Рядом с мистером Торпом шел высокий человек 33—34 лет с каштановыми волосами и рыжими усами, с приятно улыбающимся цветущим лицом и с возбужденными голубыми глазами. Что-то детски упрямое было в нем. Она, может быть, не обратила бы на него внимания, если бы румянец, внезапно появившийся на лице мисс Штейн, не подсказал ей, что это был «он». Вин сразу поняла, что это и был тот мужчина, о котором шла речь. Теперь надо было отыскать женщину. Ее не пришлось долго искать.
Оба заведующих не остановились у отделения распродажи, но человек с рыжими усами замедлил шаги, чтобы бросить полный живого интереса взгляд на опустошенные прилавки и на покупательниц, которые, в виду окончания распродажи, стояли в раздумьи, покупать ли «Павлову» по ее сразу повысившейся цене. Затем оба они прошли вперед, снова остановившись, чтобы взглянуть на опустевшее отделение.
Человек с рыжими усами расстался со своим товарищем и направился прямо к прилавку, на котором имели блестящий успех кружевные шарфы, фишю и изящные будуарные безделушки. Оттуда вдруг выглянула фееподобная брюнетка с вишневыми губками и очаровательным вздернутым носиком, почтительность которой представляла собою самую утонченную форму кокетства. Если он что-нибудь и сказал ей при этом, то это было сделано в одну — две секунды, и девушка столь же быстро ответила ему. Она тотчас же вернулась к работе, бросив многозначительный взгляд, который всякой наблюдательной женщине сказал бы, что она считает этого мужчину своей собственностью.
Когда двухчасовая распродажа со скидкой закончилась, мисс Штейн, не сказав ни слова одобрения новой служащей, спасшей положение, пошла завтракать вместе с анемичной девушкой. Две другие ушли почти одновременно, и только еще две оставались вместе с Вин. Но их троих теперь вполне хватало, чтобы справляться с уменьшившимся количеством покупательниц.
Большая часть лучших товаров была продана, и Вин чувствовала разбитость во всех членах. Против каждого из четырех прилавков стояло по маленькому складному стулу, и в разгаре распродажи Вин с вожделением смотрела на них.
— Я полагаю, что нам разрешается присесть на минуту, когда нечего делать? — обратилась она с вопросом к неуклюжей девушке с тупыми глазами, которая украдкой полировала ногти одной руки ладонью другой.
— Официально нам это разрешается, — отвечала та, — но мы не решаемся на это. Во всяком случае, на вашем месте, я не позволила бы себе этого в первый день службы.
— Очень вам благодарна, — сказала Винифред. — Хорошо, что вы мне это сказали. Я не буду садиться, раз вы не советуете. Но довольно трудно стоять так долго на ногах, в особенности после такого наплыва публики, как сегодня, не так ли?
— Ну, если вы считаете, что это тяжело, — отозвалась неуклюжая девушка, которую звали мисс Джонс, — не пробыв здесь и трех часов, то подождите и посмотрите, как вы себя почувствуете к 10 часам вечера.
— К 10 часам? — воскликнула Вин, — я думала, что мы кончаем в 6 часов.
— Магазин полагается закрывать в шесть, но в эти тяжелые недели публика не уходит и ее нельзя выгнать. А потом нам приходится оставаться еще на несколько часов после того, как она уходит, чтобы прибрать товары. Важные дамы мало заботятся о том, что делается с нами, после того, как они очутятся за дверями. Я полагаю, что мы больше не существуем для них с той минуты, как они перестают нуждаться в наших услугах.
— Я много раз слышала, что богатые американские женщины проявляют большой интерес к рабочим, я хотела сказать: к нам, которые работают, — поспешно поправилась Вин.
— Да, когда они становятся старыми и им надоедают их брильянты и автомобили, а сами они надоедают мужчинам, они находят некоторое развлечение в том, чтобы подбивать нас — девушек — на стачку против несправедливостей. Но лишь только мы устраиваем забастовку, оказывается, что мы успели уже надоесть им. Я испытала это однажды, когда работала на фабрике коробок для конфект. Клянусь, со мной этого больше не повторится. Знаете, мне жаль вас, если вы думаете что «Руки» — это учреждение, где вам предложат сесть и дадут чай. Фред Торп, заведующий этажом, действительно, добрый малый и он бы рад дать нам отдых — совсем не то, что другая, известная мне личность. Но он не может обращаться с нами так, как бы хотел. За ним наблюдают со всех сторон. Здесь нет никого, за исключением самого папаши, кто мог бы обнаружить свою душу. Если парень вздумает сделать по собственной воле какую-нибудь мелочь, кирпич с треском обрушится на его голову. Таковы мелкие приемы Питера Рольса.
Вин слегка вздрогнула, услышав это имя в такой связи. Но мисс Джонс была поглощена затронутой ею темой,
— Нам не полагается даже говорить между собой, кроме как о деле, — продолжала она. — Но это — единственная вещь, чему они не могут помешать, и они это понимают, поэтому-то и смотрят на это, спустя рукава. И все-таки, вы видите, что разговаривая с вами, я складываю товары, или делаю вид, что рассматриваю что-нибудь. Иначе бедный Торп должен был бы немедленно подойти сюда и узнать тему нашего серьезного разговора. Его от этого коробит, как от яда, но он должен это делать, как и все, потому, что те, кто выше его, сейчас же поймут, почему он так действует.
— Мне кажется, что м-р Торп добр и симпатичен, — сказала Вин.
— Не вздумайте только путаться с ним! Он влюблен в Дору Штейн. Скажите, вы сами просили, чтобы вас назначили на двухчасовую распродажу? Мне почему-то кажется, что да!
— Я заметила, что здесь произошли какие-то неприятности, — нерешительно сказала Вин.
— Неприятности? Здесь нет ничего, кроме неприятностей. В этом проклятом отделении все пошло верх дном с тех пор, как произошла смена начальства. Наш прежний управляющий был уволен из-за своей напивающейся допьяна жены, которая приходила сюда делать ему сцены. И м-р Меггисон был назначен вместо другого, который имел все права на это место. Это так подействовало на последнего, что он застрелился. Об этом писали в газетах, но очень скоро это забылось. Это привело к всеобщей перетасовке, и наш главный приказчик стал заведующим отделением и закупщиком, перебив место у м-ра Торпа. От этого у него закружилась голова, и он дал отставку Доре Штейн. Теперь он хочет, чтобы она не попадалась ему на глаза и навязал ей всякую дрянь, которую он накупил в обанкротившемся магазине. Заведующий закупочным отделением задал ему за его глупость с приобретением этой дряни, так вот он и отыгрывается на нас. Он надеялся, что Дора с отчаяния уйдет отсюда и не будет наблюдать за ним, когда он будет проходить мимо, чтобы строить глазки мисс Уэстлэк, своей новой девушке. Но, мне кажется, что мисс Штейн имела такой успех, вместо ожидавшегося им поражения, что она упрочит теперь свое положение.
