— У меня есть на это личные причины.
Застигнутая врасплох, она произнесла эту фразу с подчеркнуто независимым видом, что сделало ее ответ невежливым и даже вызывающим.
— В большинстве случаев люди ведут себя так или иначе именно по личным причинам, — нахмурился Конрад.
— А вот и наш сок, — с искусственной улыбкой объявила она.
— И все-таки, что за причина? — повторил он, дождавшись, когда официант отошел от стола.
— Я не хочу говорить об этом.
— То, чем мы занимались в постели, тоже очень личное, — остановил он ее руку, потянувшуюся было за стаканом.
— То был секс. Это совсем другое, — вздернув подбородок, возразила Джорджия.
— Значит, между сеансами любви мы можем говорить только о погоде и газетных новостях? Так не пойдет, Джорджия!
— Мы снова ссоримся, на этот раз уже в публичном месте.
Она залпом выпила стакан сока.
— Я не соглашусь на отношения такого рода, — возразил Конрад. — После того, что произошло вчера между нами, я стал другим человеком. И другим меня сделала ты, и я не хочу, чтобы по-настоящему близкие, сердечные отношения были между нами только в постели. Если же ты станешь на этом настаивать, сегодня мы будем спать в разных комнатах.
— Люди могут уживаться друг с другом, только если они идут на компромиссы, — возмутилась Джорджия. — Как ты смеешь предъявлять мне ультиматум!
— Смею и говорю это вполне серьезно.
— Ты сам говорил, что не хочешь, чтобы наши отношения зашли слишком далеко.
— Но они все-таки зашли, хотел я этого или нет.
— Мои родители никогда так не ссорились, как мы с тобой.
— Значит, они не питали друг к другу по-настоящему сильных чувств.
Официант принес плетеную корзинку с горячими булочками, масло, джем и мармелад. Джорджия с отвращением взглянула на еду, чувствуя, что не сможет теперь проглотить ни кусочка.
— Я не обязана отвечать ни на один из твоих вопросов, — сказала она, тем не менее нервно намазывая масло на хлеб.
Какое-то мгновение ей казалось, что Конрад сейчас встанет, с грохотом отшвырнет стул и выйдет вон. Она старательно прожевывала булочку, совершенно не ощущая ее вкуса. Конрад сидел молча, и только по побелевшим от напряжения костяшкам пальцев, которыми он крепко сжимал край стола, было видно, чего ему стоит это напускное спокойствие.
— Знаешь, я не большой знаток сердечных дел и, наверное, чего-то не понимаю. Ты спросила меня, почему я тебя не поцеловал, когда ушел Энтони. Так вот отвечаю. Для меня поцелуй всегда был прелюдией к сексу, и я не мыслил одно без другого. Я не был готов к близости, поэтому и не поцеловал тебя. Но после вчерашней ночи я понял, что, хотя поцелуй, конечно, связан с сексом, одно не обязательно должно следовать за другим. Что, кроме секса, между мужчиной и женщиной могут быть совершенно особые отношения, отношения близких и любящих людей.
Он помолчал, глядя на лежавшую перед ним на тарелке булочку.
— Джорджия! Мы не можем быть вместе в постели и врозь во всей остальной жизни.
Она увидела на его лице выражение неподдельного страдания, и гнев ее мгновенно прошел. Она поняла, что небезразлична ему. Больше того, все, что связано с нею, для него необычайно важно. Он любит не только ее тело, но и душу.
— Конрад! Ты тоже изменил мои взгляды на жизнь, — с трудом подбирая слова, сказала она, глядя на стекающие с булочки капли джема.
— С того первого дня, как я увидел тебя, ты выглядишь неимоверно усталой, — сочувственно произнес Конрад. — В тебе чувствуется какая-то особая усталость, которая не проходит после крепкого ночного сна. Я не говорил тебе этого только потому, что не принято говорить такое женщине, если хочешь произвести на нее хорошее впечатление. Джорджия, дорогая, ты выглядишь бесконечно усталой, поэтому я не стану пререкаться с тобой.
— Да, я устала. Больше того, я измучена. Кто не устает сегодня при нынешнем темпе жизни и тех бесконечных проблемах, с которыми всем нам приходится сталкиваться… Поэтому я и взяла отпуск. Давай лучше не будем об этом.
— Все-таки расскажи мне о своей работе. В какой школе ты преподаешь? В средней или начальной?
С трудом подбирая слова вначале, но все более и более оживляясь, Джорджия начала рассказывать ему о переполненных классах, десятилетних наркоманах и поножовщине среди ребят постарше, о проституции, голоде и расизме. Горько жалуясь на суровые школьные будни, она, сама не отдавая себе в том отчета, с огромной любовью говорила о своих учениках и своей работе.
Словно спохватившись, Джорджия замолчала. Откинувшись на спинку стула, она молча смотрела на остывшие булочки с видом человека, которому только что взвалили на плечи непомерную тяжесть.
— Как долго ты преподаешь? — осторожно дотронувшись до ее руки, спросил Конрад.
— Семь лет. С того самого дня, как окончила колледж.
— Джорджия, дорогая. Семь лет работы в таких условиях могут убить лошадь. Ты не должна стыдиться своей усталости.
— Почему ты решил, что я стыжусь? — Она удивленно посмотрела на него.
— Потому, как ты рассказываешь об этом.
— Да, наверное, ты прав, — вздохнула Джорджия. — Но все равно я чувствую себя виноватой. Вместо того чтобы находиться в школе, я прохлаждаюсь здесь, в пустыне.
— Когда ты должна вернуться?
— После Рождества.
— Я так понимаю, что спутал все твои планы?
— Что-то вроде этого, — слабо улыбнулась Джорджия.
— Куда ты хочешь, чтобы мы теперь отправились?
— Весь мой прошлый жизненный опыт настоятельно велит мне возвращаться туда, откуда я привезла тебя, — в пустыню. Причем вернуться туда я должна одна.
— Ты действительно собираешься это сделать?
— Слушай, нечестно задавать мне такой вопрос, — запротестовала она.
— Это единственный вопрос, который имеет значение, — возразил Конрад.
Он сделал знак официанту, и тот принес еще одну чашку кофе.
— Ты, кажется, неравнодушен к сладкому, — не удержалась Джорджия, наблюдая, как он тщательно размешивает двойную порцию сахара.
— Сестрам приходилось экономить на всем. С тех пор я никак не могу наесться сладкого, — засмеялся Конрад.
— Они, безусловно, были очень добры к тебе, но в приюте трудно научиться тому, как дарить теплоту другим и воспринимать душевную теплоту самому.
— Я обожал сестру Амелию, но кроме меня она по долгу службы должна была любить еще семерых детей. С тобой я впервые понял, чего мне так не хватало всю мою жизнь. Ты перевернула многие мои прежние представления. Я потому веду себя так странно, что до сих пор не могу оправиться от шока, который испытал от встречи с тобой.
