Ольга вспомнила свой последний поход в зоопарк. С Игорем. Вспомнила, как они крошили булку уткам и лебедям, как смеялись над очковым медведем, который вдруг начал ходить по клетке, пританцовывая, как при чарльстоне. А потом встал на задние лапы, а передние начал смешно складывать перед собой и разводить в стороны. Медведь танцевал, но постоянно поглядывал на соседнюю клетку, где дремала очковая медведица. «Видишь, как для дамы своей старается», — похвалил медведя Игорь и пожалел, что нет с собой фотоаппарата. «Опять я про него вспоминаю», — осекла себя Ольга и уселась за свой стол. Зазвонил телефон, и она вздрогнула.
— Меня нет, — крикнула Мухина, — я на интервью!
— Алло! — сказала Ольга в трубку.
— Здравствуйте. Могу я услышать Татьяну Мухину?
Голос в трубке был густым, бархатистым, с глубокими переливами. К нему должен был прилагаться знойный мачо с черными усами и квадратиками мускулов на животе. А вовсе не Игорь Суханов, как, Ольга внезапно осознала это, ей померещилось в момент звонка.
— Ее нет, что передать?
— Простите, а с кем я говорю? — продолжал бархатно интонировать баритон. — Я Евгений Мухин, корреспондент Магаданского телевидения.
— Женя, это Ольга Лобанова. Впервые слышу твой голос по телефону. Так звучишь! Тебе с таким голосом или в сексе по телефону работать, или эротические новеллы по радио читать.
— Здравствуй, Олечка, рад тебя слышать. А когда Танечка придет?
— Не знаю, она на интервью ушла.
— Олечка, передай Танечке, пожалуйста, что я буду ждать ее завтра у себя в семь вечера. Олечка, и ты приходи. Я манты сделаю. И баклажаны пожарю.
— Женечка, ты знаешь, чем заманить гостей.
— Так вы придете?
— Не знаю, надо с Татьяной поговорить.
— Приходите, я буду ждать. — Женечка попрощался и положил трубку.
— Тань, Женечка напоминает, что у него день рождения, и зовет нас с тобой в гости. Будут манты и баклажаны.
— Оль, ты опять?
— Тань, ну прости ты его. Разве можно столько с обидой жить? Пусть он живет своей голубой личной жизнью, но дружить-то вам ничто не мешает!
— Тебе так хочется мантов?
— Да при чем тут манты? Смотреть не могу, как ты ежишься, когда видишь его по телику. И трубку вон не берешь! Взрослые ведь вы люди!
— Трубку я, положим, на всякий случай не взяла, меня Птицын хотел вдогонку к интервью одной работкой нагрузить, а я отвертелась. Решила, что он опять грузить будет. А насчет взрослых людей... — пойду к Женечке, если ты сейчас Суханову позвонишь и свидание ему назначишь!
— Тань, ты что?
А то. Ты в зеркало давно смотрелась? Осунулась вся, бледная, смотришь в себя, как будто витаешь где-то. Оль, я же вижу, как ты от звонков вздрагиваешь, как первая трубку хватаешь. От него звонков ждешь! Ты же взрослая женщина, свободная. Лобанов тебя, что ли, держит? Да наплюй ты на него, на сплетни наплюй! Разреши себе любить и себя любить. Я же помню, как Суханов смотрел на тебя в ресторане!
— Как?
— С радостью смотрел! С удивлением! Как будто потерял, искал долго и нашел наконец! Будешь звонить или нет?
— Буду. — Ольга быстро, пока не передумала, набрала цифры пресс-службы, которые помнила наизусть.
— Здравствуйте, это Лобанова из «Территории». Будьте любезны, Суханова Игоря Евгеньевича. Спасибо. — Она положила трубку и посмотрела на Таньку потухшим взглядом: — Таня, он уехал в Москву. Теперь, действительно, все.
— Девчонки, что-то вы грустные какие-то. Хотите, развеселю, — заглянула в кабинет Люся из отдела писем. — Там отдел верстки лежмя лежит и за животы держится!
— Объелись, что ли, чего? — поинтересовалась Танька, которая теперь красила ресницы.
— Да нет, от хохота. К ним верстальщик пришел по направлению от службы занятости!
— И что, такой смешной верстальщик? — Танька покончила с правым глазом и начала красить левый.
— Ага. Его посадили к компьютеру, говорят, сверстай что-нибудь. Он в ответ — а зачем? — Ну, ты же в верстальщики пришел наниматься? — Ну да! — В общем, минут пятнадцать так беседовали, пока поняли, что он решил, что верстальщик это тот, кто рекламные щиты на себе по улицам носит. И версты наматывает! — заливалась Люся.
— И не удивительно, — откликнулась Ольга, которая уже пришла в себя после звонка Суханову. — Компьютерная верстка у нас в газете год всего. И в кабинеты компьютеры всего месяца два как поставили. Смешно не то, что человек про незнакомую профессию нафантазировал, а то, что Птицын понадеялся через службу занятости верстальщика найти.
— Ой, Ольга, какая-то ты скучная сегодня! — отмахнулась Люся и побежала дальше по редакции рассказывать про смешного верстальщика.
— И правда, подруга, что-то ты поскучнела, — проговорила Танька, бросая контрольный взгляд в зеркало.
— А вот пойдем с тобой завтра к Женечке на день рождения и повеселимся. И никаких отговорок! Я позвонила? Позвонила! Вот и пойдем.
— Ладно, пойдем, — кивнула Танька, складывая косметику в сумочку.
Слушай, если Суханов уехал и тебе больше не надо его избегать, давай обратно темами поменяемся. Устала я что-то писать про торфяные залежи и ремонт тяжелой техники.
— Мухина, ты еще здесь? Очень хорошо! — шагнул в комнату Слава Птицын. — В понедельник нужно ехать в Тенькинский район, на канадском руднике совещание будет выездное, нужно дать триста строк информашки и потом тему развить на полполосы.
— Слав, мы с Ольгой темами поменялись. Давай я лучше про летние детские лагеря напишу, а на Теньку Ольга поедет. Ведь поедешь?
* * *
КамАЗ споро поднимался по перевалу, приближаясь к самой высокой его точке. И с этой точки открывались такие просторы, что Ольге казалось: она — птица. С высоты ее полета видны, насколько хватает взгляда, сопки, сопки, сопки. И тонкая лента речки внизу. И два моста рядышком: старый и новый. Арки старого деревянного моста делали его легким и невесомым, издали казалось, что он как бы парит над руслом реки. И даже не верилось, что построен он зеками в середине тридцатых годов и что еще лет пять назад он принимал на свою арочную спину тонны грузов. Новый бетонный мост выглядел обыкновенным трудягой, пропускавшим в день когда-то по нескольку сотен, теперь — десятков тяжелых машин и пару-тройку легковушек, рискнувших пробираться по грунтовке в Магадан и обратно. Все товары для области завозились только из Магадана, портового города, и колымские мосты и дороги безропотно несли свою службу, в прямом смысле являясь артериями края. Асфальт не выдержал бы бешеных перепадов температур — летом до тридцати пяти тепла, зимой до пятидесяти шести мороза, — полопался бы. Да и как закатить асфальтоукладчик и каток на тысячу с гаком метров над уровнем моря? Поэтому дороги на колымской трассе были особенными: покрыты специальным грунтом, дорожники называли его «оптималка», который в хорошую погоду был твердым, как асфальт, а в дождь раскисал, и тогда грузовики разбивали дорогу в колеи, и дорожники ровняли ее грейдерами.
