— В одной из комнат был огромный круг, сложенный из камней, — вспоминал он. — Я подумал, если я передвину камень, будет ли это всё равно произведением искусства.
Катя казалась заинтересованной.
— Ты сделал это?
— Нет. Я подумал, что окажусь в тюрьме и никогда не вернусь в Триполи, чтобы покататься на волшебном ковре.
Ее глаза засверкали.
— Расскажи мне об этом ковре.
— Это аттракцион, который со стороны выглядит очень просто. Никаких крутых холмов, как в американских горках, никаких диких поворотов. Просто плоская платформа с рядами сидений. Она двигается вперед и назад и постепенно поднимается все выше и выше.
— Лизе бы понравилось это.
— А тебе?
Она улыбнулась.
— Мне бы понравилось смотреть, как катаешься ты.
Он протянул руку и коснулся ее щеки. Прикосновение было нежное и легкое, как прикосновение бабочки.
— Мы внесем этот вопрос в повестку дня.
В какую повестку? — раздумывала Катя, когда они вошли в лес, окрашенный осенью в золотой, красный и оранжевый цвета. Она хотела спросить, но не была уверена, что готова услышать ответ.
В тени старого дерева они расстелили полотенце, вынули цыпленка, яйца, картофельный салат и принялись за еду.
— Все просто замечательно. Где ты научился готовить? — спросила Катя, вытирая пальцы салфеткой. — Слушая, как ты бурчал, когда чистил морковку, я подумала, что ты никогда не заглядываешь на кухню.
— Чистить морковку — это не значит готовить. Моя мать считала, что мужчины должны быть самостоятельными и должны уметь не только засунуть готовый обед в микроволновую печь. Она требовала, чтобы я, мой отец и брат готовили обеды по воскресеньям. Сначала это были хот-доги и печеные бобы, но потом мы стали входить во вкус. Доказать ей, что мы можем готовить, было каким-то вызовом. Мы по очереди искали рецепты различных блюд. У нас были определенные специализации.
— И какая же была у тебя?
— Шоколадное суфле, а лучше всего удавались мне сандвичи с ореховым маслом и желе.
— И мне тоже, — призналась она, смеясь. — Но вот с шоколадным суфле мне не повезло. Когда я как-то раз попробовала приготовить его, Лиза подумала, что это какие-то странные блины из сыра.
— Я покажу, как оно делается. У тебя не получалось, наверно, потому, что ты не хотела готовить, или это не так? — передразнил ее Росс, протягивая руку, чтобы поправить прядь ее волос. Его пальцы нежно погладили ее щеки, теплые от солнца. Он слышал, как она задержала дыхание, и лицо ее стало розоватым. — Разве отказ от приготовления пищи не был проявлением недовольства?
— Какого такого недовольства? Я была примерной женой.
— На поверхности, может быть.
Катя подтянула коленки к подбородку и уставилась на землю, раздумывая над словами Росса. Внезапно она поняла, что это было правдой.
— Я выбрала ужасный способ наказать своего мужа, не так ли? — спросила она со вздохом.
Росс пожал плечами.
— Возможно, это было лучше, чем драться с ним.
Она улыбнулась ему.
— В последние несколько недель я больше сражалась с тобой, чем со своим мужем все те годы, что мы были женаты.
— Я что-то не понимаю тебя, — мягко сказал он. — Между нами сложились хорошие отношения, основанные на доверии и уважении. Я хочу… — Его рука лежала у нее на шее, и он притянул ее ближе к себе. — Я так много хочу от тебя, Катя. — Их губы слились, дыхание смешалось, и она почувствовала, как сладкая боль начала появляться снова. Широко открытыми глазами она уставилась на него и заметила неуверенность, которая боролась с желанием. Она потянулась к нему, и неуверенность пропала, оставляя только желание, растущую страсть, которая делала момент захватывающим. Его рот нежно ласкал ее. Его руки зажигали ее сатанинским пламенем.
Он почувствовал ее отдаление, раньше, чем она смогла произнести слово или двинуться. Он знал ее намного лучше, чем Паул, лучше, чем она сама.
— Что случилось, Катя, любимая?
— Я не хочу быть одной из твоих женщин, Росс.
— Ты и не будешь ею. Другие для меня ничего не значат, разве ты этого не поняла? Они никогда и ничего не значили.
— Вот именно. Сколько времени пройдет, прежде чем я окажусь забытой?
— Катя, так с тобой не будет. Я думаю, что ты хочешь снова обрести семью и мужчину, который бы любил тебя.
Она села, смахнула с одежды листья, стараясь избегать глаз Росса, так как не хотела, чтобы он понял, насколько она уязвима сейчас.
— Я совершенно не подхожу для тебя, — упрямо повторяла она. — Мы не подходим друг для друга.
— Катя, ты говоришь глупости. Мы знаем друг друга почти год. Мы прекрасно уживаемся. Мы — друзья. У нас не может быть лучшей основы для отношений.
— Для служебных, но не для личных.
— Значит, я должен подавлять чувства, которые я испытываю к тебе?
— Да, — настаивала она.
Росс вздохнул в раздражении. Он заметил решительно вздернутый подбородок, сверкающие глаза, которые вызывали его на продолжение спора. Он увидел все это и решил пока держать рот закрытым. К радости, он увидел, что выражение лица Кати постепенно смягчилось, и уловил в ее глазах, что-то похожее на разочарование.
Ты выиграла битву, любимая Катя, но я выиграю войну.
«Прелестнейшая!
Все это время я только и мечтал о тебе. Я вижу, как ты бежишь босиком по полям, и от твоих рыжих волос исходит сияние. Я чувствую, как твои губы, пахнущие земляникой, прикасаются к моим. Мне интересно, сколько еще времени мы будем жить отдельно друг от друга, но я напоминаю себе, что такое сладкое ожидание может привести только к истинному чуду. Я жду его с нетерпением. Напиши мне, очаровательница. Поведай мне свои мечты, и я смогу воплотить их в реальность».
Имени не было снова, но на этот раз был номер почтового ящика, заметила Катя, когда дрожь возбуждения пробежала по ее спине. Она продолжала считать, что, возможно, этот парень сумасшедший, но это не имело значения. Даже если это и так, у него была нежная душа поэта. Он писал очень романтические вещи и хотел знать ее сны. «О чем они?» — спросила себя Катя. Когда-то она видела много снов. Когда-то она составляла безумные, неисполнимые жизненные планы. Но прошло очень много времени с той поры, когда она позволяла себе мечтать, не говоря уже о том, чтобы воплощать свои грезы в действительность. Она страстно желала именно такого романа — соблазнительного и дерзкого. Следует ли ей написать ему? Росса поразит удар. Даже Дженифер и Мэгги подумают, что она сумасшедшая. Или нет? Ведь именно они заставили ее жить снова, быть немного безрассудной. Может быть, ей следует вспомнить дни, когда она потакала своим капризам, когда светящего солнца было достаточно, чтобы выманить ее на улицу, когда шелест ветра звал ее, и она шла, переполненная радостью. Хотела ли она вернуть те дни? Поможет ли ей письмо к незнакомому человеку?
