– Невеста али супруга ты? – раздался вдруг сочный, раскатисто-грудной голос.
Возле утёсов Зденка была не одна: темнобровая женщина, пышная, величественно-неторопливая и степенная, положила белый узелок на каменную площадку. Развязав его, она достала полное блинов блюдо.
– Я вот Твердянушке своей блинчиков с рыбкой принесла, очень она их любила, – проговорила она. – Пекла сегодня – и сердце защемило… Вот и решила отнести. Не хочешь? Вкусные!
Зденка качнула головой, улыбнулась сквозь слёзы. Волосы пышнотелой незнакомки были убраны под вышитую шапочку с чёрным платком, а пахло от неё кухней, травами, пирогами, домашним уютом… Рачительная, умелая хозяйка, любящая мать и заботливая бабушка – такой образ сразу складывался у Зденки при одном взгляде на эту вдову.
– А я, пожалуй, съем блинок-другой, помяну супругу свою. – Подстелив свёрнутое шерстяное одеяло на холодный камень, женщина уселась и принялась жевать. – Как тебя звать, красавица?
– Зденка я. Княжна Светолика мне названной сестрой приходилась.
– А я – Крылинка. Точно блинов не хочешь?
Зденка снова смущённо отказалась. Противоречивые чувства томились в ней: с одной стороны, ей хотелось побыть наедине со своей болью, подставляя щёки и лоб холодному ветру, и присутствие Крылинки ей мешало; с другой – рядом с этой большой, мягкой женщиной тоска становилась не столь властной и беспросветной. Не зная, о чём говорить, Зденка молчала, кутаясь в опашень.
– Ну, посидела и будет, – сказала между тем Крылинка, с кряхтением поднимаясь. – До свиданья, Твердянушка, блиночки тебе оставляю.
Встряхнув одеяло, она бережно скатала его валиком и зажала под мышкой, а блюдо с дюжиной поджаристых, ноздревато-бороздчатых блинов, свёрнутых кармашками, осталось стоять на площадке.
– Неужто ты думаешь, что твоя супруга их съест? – с горькой усмешкой спросила Зденка. – Она ведь в утёс обратилась.
– Это тело обратилось, а дух её жив, – спокойно ответила женщина. – А дух и запахом сыт будет. К тому же, я сама парочку съела – с любовью к ней. Это тоже душу насыщает. Ну, голубушка, пора мне… Дома меня, наверно, уж хватились, дел-то невпроворот… Ох… Бывай здрава, Зденка.
Одиночество загудело бесприютным ветром, пытаясь забраться под опашень и остужая слёзы на глазах. Взгляд Зденки цеплялся за оставленные Крылинкой блины – трогательно-домашнее, до щемящей нежности тёплое пятно на этом суровом каменном пустыре, но когда она поднимала глаза вверх, к торжественно венчавшему голову Светолики солнцу, под ногами разверзалась засасывающая душу бездна обречённости: не было ей больше дома на земле.
Её рука протянулась и легла на мертвенно-холодный, шершавый утёс. Тело вдруг тряхнуло судорогой, будто из скалы в неё втекла какая-то выворачивающая наизнанку сила. С хрипом Зденка отшатнулась, оступилась, но удержалась на подкашивающихся ногах. «Нет дома, нет дома», – стучалась бездна в сердце, приглашая её в свои объятия. Испуганно захлебнувшись ветром, Зденка открыла проход и очутилась в заряславском поместье Светолики, на берегу пруда. Снег под лучами яркого солнца подтаял, лёд на воде стал совсем прозрачным, и сквозь него на Зденку смотрела эта звучащая тьма: «Нет дома, нет дома на этой земле…»
Судорога снова дёрнула её, мучительно вытягивая позвонки, а руки Зденки вскинулись вверх. Опашень соскользнул к одеревеневшим ногам, из ступней прыснули и зазмеились корневые отростки, впиваясь в землю. С гортанным стоном Зденка изогнулась: могучая внутренняя сила корёжила её тело, оно скрипело, обрастало корой, пальцы удлинялись, превращаясь в ветви. По жилам бежала уже не кровь, а сок, волосы же повисли над водой печальными прядями ивовой кроны, ещё безлиственной и прозрачной. Последним корой покрылось лицо с широко распахнутыми глазами и открытым в безгласном крике ртом.
Но сама Зденка уже не увидела этого: она растерянно брела по цветущему летнему лугу, вглядываясь в блестящую на солнце реку. Зелёные ивовые гривы вздыхали на ветру, а на пологом берегу стояла Светолика, задумчиво пожёвывая стебелёк сорванного колокольчика. Мощные, светлые крылья радости раскинулись за спиной у Зденки и едва не отрывали её ноги от земли, когда она мчалась навстречу княжне; та, заметив её, блеснула широкой улыбкой и раскрыла ей объятия.
– Я не могу без тебя… не могу, – шептала Зденка в звенящем летнем бреду, запуская пальцы в пушистые и лёгкие, как ковыль, пряди волос Светолики.
– Я никуда от тебя не денусь, моя родная душа, – сверкая тёплыми искрами улыбки в глазах, нежно ответила княжна. – Времени поговорить у нас будет много – целая река!
Водная гладь нестерпимо сверкала, луг дышал терпкой, травянисто-медовой горечью середины лета, а кроны ив сонно колыхались в медлительном, серебристо-зелёном покое.
***
Княжна Огнеслава шагала рядом с родительницей Лесиярой по дорожкам огромного дворцового сада. Княгиня осторожно обходила блестящие на солнце талые лужи, держа руки за спиной; насыщенный влажным дыханием весны ветерок колыхал полы её чёрного плаща и перебирал на плечах волнистые пряди волос, когда-то золотисто-русых, а теперь уже почти совсем седых. Большая часть этой седины посеребрила голову белогорской правительницы после начала войны, а гибель старшей дочери отяготила её брови грузом суровости и иссушила рот, опустив его уголки. Из вражеских «тисков» княгиня вышла постаревшей, усталой, постигшая Белые горы беда словно присыпала горьким пеплом её черты и выпила краски с лица. Чудесно было в саду: хрустально-звонкими голосами тенькали птахи, деревья нежились в солнечных лучах и тянули в лазоревую высь ещё голые ветки, и всё вокруг дышало, бредило весной. Ветер расправлял шелковистые крылья, обнимая двух гулявших по дорожкам женщин-кошек.
– Вот так, доченька… Хотела ты у себя в Кузнечном отсидеться, да не выйдет теперь, – со вздохом молвила Лесияра. – Обрели мы снова чистое небо и солнышко, только потеряли Светолику. Возлагала я на неё большие надежды, думала, что престол белогорский ей оставлю, но судьба решила по-своему. Знаю, не лежит твоя душа к государственной стезе, но кто, ежели не ты? Я знаю твой ум и твои способности, дитя моё, и верю, что ты справишься. Первое время, конечно, будет трудно, но верные, опытные и знающие помощницы-советницы подскажут тебе всё, что надо. А там, глядишь, и втянешься.
– Я понимаю, государыня матушка, – сказала Огнеслава. – Выбора у меня нет… Что ж, буду принимать дела от Светолики. Прикажешь мне в Заряславль перебраться?
