Она возмущенно вскинула голову:
— Ради всего святого, Элайджа…
— Пожалуйста, ухаживай за мной.
— Но я не ухаживаю за Вильерсом!
— Прошу тебя. — Он снова взял ее за руки. — Очень прошу. Завтра я не пойду на заседание. Позволишь сопровождать тебя?
— Куда?
— Туда, куда собираешься отправиться. И делать то, что собираешься делать ты.
— Но спасение мира на завтра не запланировано, и даже не предусмотрено освобождение ни одного из узников чести. Завтра всего лишь четверг, а по четвергам я обычно езжу на цветочный рынок.
— Ты готова преодолеть раздражение? Или моя глупость невыносима? — Герцог задал вопрос спокойно, однако в голосе слышалось напряжение.
— Ты ужасно меня злишь. — Слова вырвались импульсивно и оттого прозвучали особенно резко. И все же победить собственное сердце не удалось: она была отчаянно влюблена. Да, конечно, это всего лишь влюбленность — ничего серьезного.
Джемма не удержалась и погладила мужа по щеке; она была покрыта колючей щетиной, но очень теплой. Элайджа молчал, и, набравшись смелости, Джемма бережно коснулась пальцами его губ, провела ладонью по подбородку. Он прикрыл глаза, и длинные темные ресницы опустились, словно тень греха.
— Я не буду с тобой спать, не соглашусь лечь в постель лишь для того, чтобы произвести на свет наследника. Твой кузен вполне достоин высокого звания, разве не так?
— А из других соображений согласишься?
Что ответить на прямой вопрос? Выдвинуть условие: чтобы возжелал ее острее, чем желал спасти человечество? Но этого никогда не случится. Состояние души герцога Бомона, сложившаяся система представлений о мире, устройство жизни — ничто не обещало тех радостей, к которым она стремилась. Часть души погрузилась в печаль, но ведь существовала и другая часть, готовая принять супруга даже таким: с восхитительными поцелуями, со странной привязанностью, так похожей на любовь.
Элайджа открыл глаза и заговорил глухим, внезапно охрипшим голосом:
— Ты моя, Джемма. Понимаешь?
И неожиданно она поняла. Поняла и удивилась, почему с самого начала не замечала очевидного. Почему после того, как начался длинный и сложный матч с Вильерсом, муж соглашался играть в шахматы только с ней и больше ни с кем; почему отказался принять ее в свои объятия — до тех пор, пока злополучный марафон не подойдет к концу.
Да, все это время она находилась на вершине странного треугольника и по глупой наивности ничего не видела и не понимала.
— Я твоя, — подтвердила Джемма печально.
— Ты говоришь это так, словно…
— Но ты не мой, вот в чем беда.
Не дождавшись ответа, она вышла из комнаты.
28 марта
На следующее утро, едва Джемма успела спуститься в холл, на площадке появился Элайджа. Сегодня он выглядел значительно лучше — должно быть, выспался и отдохнул, подумала герцогиня, наблюдая, как муж легко сбегает с лестницы. Впрочем, человек, столь щедро одаренный природой, никогда не казался безнадежно истощенным, до какой бы степени ни уставал. Благородный волевой подбородок, орлиный взгляд, прекрасно очерченный выразительный рот — аристократичные черты лица в сочетании с гордой, величественной статью неизменно производили глубокое впечатление.
Джемма твердо решила начать сложный процесс ухаживания, ни на миг не забывая, что чувства супруга осложнены острым соперничеством с Вильерсом — соперничеством, противостоять которому она не имела сил. И все же попробовать стоило: не ради сомнительной победы, а хотя бы потому, что каждый отвоеванный у палаты лордов час продлял супругу жизнь, пусть даже ценой ее собственного разбитого сердца.
— Куда собираемся? — первым делом поинтересовался он.
— В Ковент-Гарден, на цветочный рынок, — ответила Джемма.
Элайджа помог ей подняться в экипаж и даже не выказал ни намека на нетерпение.
А спустя полчаса они уже бродили среди бесчисленных прилавков, не успевая реагировать на настойчивые призывы торговцев.
— Фиалки! — восторженно прошептала Джемма и замерла возле огромного ведра, в котором синели очаровательные в своей непритязательной скромности букетики.
— Ах, вот эти? — удивился Элайджа. — Я такие видел.
— Неужели не знаешь названия?
Герцог пожал плечами:
— Честно говоря, нет. А что, разве обязательно знать?
— А как же уроки ботаники? Общепринятые знания? Эрудиция?
— Нет. — Судя по всему, пробелы в образовании его ничуть не волновали.
Джемма осторожно достала пучок бархатистых цветов и вдохнула нежный, едва ощутимый аромат.
— Так вот знай: это и есть фиалки.
— Вполне приемлемо, — заключил Элайджа. — Возьмем все сразу?
Она рассмеялась:
— Целое ведро? Зачем? Нет, это особые, очень хрупкие цветы. Простоят всего день-два. Приятно подержать в руках крошечный букетик, поставить возле постели. Много фиалок сразу — излишество, экстравагантность. Они быстро вянут.
Джемма вынула из букета несколько цветков и засунула мужу в петлицу.
— Ну вот, теперь не так сурово.
Элайджа посмотрел на черный бархатный камзол.
— А что, обычно я выгляжу суровым? — удивился он.
— Выглядишь как настоящий государственный деятель. Но фиалки придают образу некоторую человечность.
— Может, стоит изменить стиль и носить такие же камзолы, как у Вильерса?
В вопросе послышалась искренняя растерянность, и Джемма не удержалась от смеха.
— Не пугайся, Элайджа: Вильерс ни за что на свете не выдаст имя своего портного.
Герцог поймал ее руку и поднес к губам.
— Ты назвала меня по имени.
Джемма почувствовала, что краснее.
— Ну и что? Я часто это делаю.
— Но мы на людях.
— Мы… мы муж и жена, — возразила Джемма и рассердилась, уловив в голосе излишнюю чувствительность.
— А моя мать, скорее всего даже не знала, как зовут отца, — заметил герцог, выпуская ее ладонь.
Джемма отдала цветы лакею.
— Эти и еще один букет, Джеймс. — Она взяла супруга под руку. — Не сомневаюсь, что отлично знала. Скорее всего просто не хотела произносить его имя в присутствии ребенка. Как по-твоему, не пора ли твоей матушке нас навестить? Или, может быть, мне лучше самой к ней съездить? Боюсь, из меня получилась не очень внимательная сноха.
— Если бы вдовствующая герцогиня пожелала тебя видеть, то непременно сообщила бы о принятом решении — Элайджа уверенно погасил эмоциональный порыв. — А это что такое?
— Цветущая яблоня! — радостно воскликнула Джемма. — Ах, какая прелесть! Значит, действительно пришла весна. И белая вишня. Давай поставим в гостиной большой букет. А вот и самшит.
