— Спокойно, ты все знаешь, — повторяла Ольга Сергеевна, пока Саша допивала кофе, — Не торопись, времени вам дают много. Главное, даже не пытайся списывать.
И тут же возмутилась:
— Ну почему? Мы все списывали. В наше время никакого выбора не было, мы сдавали все экзамены. По литературе я шла прекрасно, а физику не могла понять, хоть убей. Нарезала я такие узенькие полосочки из бумаги. Еще помню, она была синеватая. Прекрасно все прошло: вытащила, списала — и сдала физику на пятерку.
— А институт, — продолжала Ольга Сергеевна, — У нас тогда не хватало учебников, а интернета и в помине не было. Бывает, увидишь два толстенных тома за три дня до экзаменов. Тоже сидели, писали шпаргалки … Только они назывались «бомбы». Мы нашивали на комбинации кармашки и в них стопочкой складывали листочки. Берешь билет — ага, четырнадцатый. Садишься, приподнимаешь юбку, лезешь в карман, и на ощупь отсчитываешь четырнадцатый листочек. Теперь надо его только незаметно вытащить — и все, ответ перед тобой. И что, мы некультурными людьми выросли?
Вместо бомб она сунула в карман Саши шоколадку, перекрестила ее и еще раз повторила:
— Все будет хорошо!
…Настороженные, ребята стояли на крыльце школы. Вася пытался разрядить напряжение.
— Кто не сделает все задания — поставят к стенке.
— Да-а, а вы знаете, сколько там камер понаставлено? — проскулила Анеля.
– И в туалете? — уточнил Вася.
— Ага, внутри унитаза. Будут три года хранить записи с твоей голой жэ, — сказал Захар.
Наконец их развели по классам и рассадили. С Сашей оказались ребята из разных школ. Из своих — только Коля и Анеля. Саша уже знала, что Коля часть заданий будет делать методом «научного втыка». Анеля прижимала пальцы к вискам, наскоро читала молитву. Саша так и не узнала, какой подружка веры. Она же полька. Католичка, может? Читает сейчас что-нибудь вроде: «Матка Боска….»
Наступило то, к чему их готовили весь этот год. Полагалось испытывать волнение и страх. Саша вспомнила больничную палату, Андрюшку. Если бы его матери сказали, что он останется жив, но никогда не сдаст ни одного экзамена — мать рассмеялась бы от счастья. Что экзамены? Ерунда на постном масле.
И эти мысли все расставили по своим местам. Совершенно бесстрастно Саша принялась заполнять бланки.
Уже выйдя, в коридоре, она показала видеокамере средний палец.
Она сбегала с крыльца, когда увидела, что навстречу ей идет высокий светловолосый человек с очень спокойными глазами. Она его уже… Ах, да… это же тот мужчина, с которым они пересеклись на «Зарнице».
— Добрый день! Поздравляю, — сказал он.
Саша рассмеялась:
— Пока не с чем. Я же еще не знаю результатов.
— А что вы сдавали? Математику? Все решили?
— Всего восемь заданий. В лучшем случае будет тройка. Математика — не мой конек. Но это все равно. Лишь бы аттестат получить. А вы здесь кого-то встречаете?
Он едва заметно смутился:
— Вообще-то вас. Я просто не знал, как вас еще наверняка найти.
Он протянул ей белый цветок пеона. До этого Саша не замечала цветка. Где он его держал? За спиной?
Лепестки у пиона нежные, шелковые. И такой свежий запах… Саша терпеть не может «сладкие» запахи. И эти парадные розы из магазинов, на длинных стеблях, тоже не любит. Какие-то они не настоящие, точно их сделали из синтетики. А пион — сама весна.
Они медленно пошли по дорожке, ведущей к воротам школы.
— И куда вы собираетесь поступать?
— Я хочу работать с детьми и лошадьми, — сказала Саша, — Хочу быть инструктором по иппотерапии.
— Здорово, — искренне сказа он, — А где этому учат?
— Я поеду в училище в Воронеж.
— Давно не встречал человека, который выбирает дело просто по душе. Когда я был в Европе, там есть аптека, которой триста лет. Она переходит из поколения в поколение. Есть кондитерская, которой лет двести. Люди занимаются любимым делом. А у нас всем надо быть офисным планктоном. Вы… — он помедлил, — Ты же, наверное, уже где-то занимаешься с лошадьми?
Она привезла его к Ире. Был пасмурный и ветреный день. Собиралась гроза. Саша любила грозу. Ее апофеоз — зигзаги молний во весь небосвод, гром, от которого небо, кажется, раскалывается пополам, дождь сумасшедшей силы, когда стоит на минуту выскочить на улицу, как все мокрое: с волос стекает вода и в туфлях плещутся волны.
Такая гроза только собиралась.
— Позвони и отмени поездку, — убеждала мама, — Ну глупо же — ни покататься, ни погулять не сможете. В конюшне будете сидеть.
Саша мотала головой и висела на подоконнике. Увидев машину («Она у меня такая — зелено-голубоватая, как морская вода, сразу узнаешь). Саша горохом скатилась по лестнице.
— Почему куртку не надела? — спросил Дмитрий, когда она села рядом с ним, и на мгновение накрыл ее руку ладонью. Кивнул, что означало — я прав, замерзла. Потянулся и достал с заднего сидения куртку. Набросил ее Саше на плечи. Она не стала спорить и подтянула края куртки. Было такое чувство, будто он ее обнял.
В деревне пахло травой и ветром.
…Навсегда было дано запомнить им этот день. Они выехали в поле. И над ними, распластав крылья, медленно в грозовом небе парили орлы. Свет был каким-то призрачным, желтоватым — солнце временами пробивалось сквозь облака. И это ощущенье молодости, силы и нереальности, будто дано им было и время перешагнуть — к степнякам далеких веков.
Саша отвела назад руки, выгнулась, прикрыла глаза, впитывая ветер. И как-то грозно заржал конь.
— Я вернусь, я непременно вернусь сюда, — повторяла она.
— А я буду привозить к тебе своих мальчишек.
Она посмотрела на него.
— Ребят из военно-спортивного клуба, — пояснил он.
— Знаешь, — медленно сказала она, — Здесь поблизости есть такое местечко «Русская слобода» называется. Мы ездили. Что-то типа старинного городка по-над Волгой. Все, кто на экскурсию приезжает — в восторге. Там тоже мальчишки — в русских рубах, пояса, лапти…Их старший для развлечения приезжих устраивает бои. И я видела, как один мальчик ударил другого очень больно. Тот не мог скрыть слез — ребенок же. А старший незаметно дал ему подзатыльник — мол, кланяйся гостям, это же представление, тобой должны быть довольны. А я до сих пор не могу забыть этих его слез и закушенной губы. Я сидела близко. Все видела.
Дмитрий сдерживал улыбку — мол, мы не из таких. Позже она узнала, что мальчишки липнут к нему как к старшему брату. И куда он их только не водил — и в пещеры, и по Волге в кругосветку, и к морю они ездили вместе. Возле него собирались такие ребята, до которых у родителей не доходили руки. И они начинали считать родным — Дмитрия.
**
Голубое платье на груди было заткано блестящими стразами. Саша стояла перед зеркалом и пытливо смотрела на себя. Взрослая, совсем взрослая. Волосы уложено высоко — маленькой ростом Саше это кстати. И туфельки на каблуках. Но главное не наряд. Взгляд стал взрослым — испытующим с легким вызовом жизни. Ну, мол, давай, проверь меня на прочность. Я тоже кое-что уже умею.
Тамара Михайловна волновалась. Казалось, она сейчас заплачет как Лилечка. Но нет — их связь была глубже. Она не порвется. Ребята и после выпуска будут к ней приходить.
На площади стояли все классы, и она увидела мальчишек и девчонок из своей прошлой школы. Директор — мужиковатая женщина средних лет. Не скажешь сразу — дяденька или тетенька. Густые брови, короткая стрижка. «Они для меня теперь совсем чужие», — подумала Саша.
Взлетели в воздух разноцветные шарики. Вальс, вальс. Саша прижалась к Захару, из-за роста получилось не голову на плечо положить, а лицом к груди, к рубашке прильнуть. Он был без пиджака. Мать, конечно, не сподобилась на костюм сыну. Но так лучше, Саша ощущала его тепло. Это было прощание.
Под елкой стоял высокий светловолосый мужчина, и слегка улыбался, глядя на них. Саша прижалась к Захару, как к своему детству, а сердце билось: «Защити меня от него, потому что я сейчас пойду к нему. Пойду к своей взрослой жизни» И тут Захара перехватила Анеля, а Саша цок-цок с каблуками, пошла поздороваться.
