— Я еще не отдал тебе свой подарок, — мягко сказал Джем.
— Разве?
Он потянулся к куртке.
— Я не знал, что подарить… но, увидев это, сразу подумал о тебе. — Он протянул ей квадратную коробочку.
Элоиз села. Она почувствовала себя уязвимой и боялась, что он заметит ее смятение.
— Это сделал мой друг.
Элоиз подняла крышку и увидела узкий платиновый браслет в виде виноградной лозы.
— Я не могу. Я… — Она почувствовала, как почва уходит из-под ног.
Изящная дорогая вещица. Такие драгоценности выставляются в витринах на Бонд-стрит.
— Надень. Это такой пустяк.
Пустяк, стоящий сотни фунтов. Элоиз позволила надеть браслет. Возможно, мама испытывала такое же возбуждение?
— С днем рождения.
— Спасибо, — тихо ответила она. Никогда прежде ей не дарили таких красивых вещей.
Она повернула браслет на руке. Вот и еще одно различие между ними. У Джема есть собственное миллионное состояние, а его отчимом является виконт.
А мама испытывала чувство безнадежности? Значит ли, что ее тоже ждет сердечная боль на всю жизнь?
Джем опять прижал ее к себе. Элоиз не сопротивлялась. Она этого хотела.
День угасал, они молча сидели в наступающих сумерках. Любое ощущение казалось значительным. Она чувствовала каждое его движение, прислушивалась к его дыханию, вдыхала его запах. Боялась пошевелиться, чтобы не разрушить волшебство.
Разве все это — ошибка? Может, и у мамы были те же ощущения? Не потому ли она забыла о больной и умирающей жене Лоренса и о Белинде, испуганной и одинокой?
А что чувствует Джем? Он ничего не говорит, просто обнимает ее. Возможно, он не испытывает к ней ничего, кроме простой симпатии.
Его низкий голос нарушил затянувшееся молчание.
— А теперь как ты себя чувствуешь?
— Лучше, значительно лучше. — Она всегда чувствует себя лучше, когда он рядом.
— Тебе надо поспать.
— Да.
Джем легонько поцеловал ее в макушку.
— Я лучше пойду.
Но в голосе слышалось другое. Он явно хочет, чтобы она попросила его остаться. И что тогда? Что станет с нею? Элоиз поплотнее запахнула халат.
— Голова еще тяжелая. Я, пожалуй, опять лягу.
— Не слишком веселое занятие для дня рождения. — Джем встал. — С тобой все в порядке?
— Все будет нормально. — Элоиз тоже поднялась. — Спасибо за подарок. Он такой красивый.
Джем поколебался, словно собираясь сказать нечто иное.
— Всегда рад. Обращайся, если понадобится.
— Поблагодари от меня Лоренса, когда будешь говорить с ним. Я позвоню ему, но… — Она немного растерялась под его настойчивым взглядом.
— Может, как-нибудь пообедаем вместе?
— Возможно, когда-нибудь, — подчеркнув «когда-нибудь», ответила Элоиз.
— Завтра я улетаю в Милан, но потом… мы должны встретиться.
— Это будет… замечательно. — Вряд ли это когда-нибудь произойдет. В реальной жизни Золушка будет несчастна во дворце с прекрасным принцем.
А если он действительно ее любит?
Нет, нет, предупредил ее разум. Она навсегда останется незаконной дочерью его отчима — никогда не будет достаточно хороша для него.
Джем отвел с ее лица волосы и улыбнулся.
— Ты выглядишь совершенно измученной. Тебе надо поспать.
— Я постараюсь, — кивнула она.
Элоиз проснулась, когда солнце вовсю светило сквозь занавески на узеньком окне. Может, ей все это приснилось? Но нет. Книга, которую прислал отец, лежала на сундуке, браслет Джема красовался на запястье.
Девушка взглянула на часы. Она проспала двенадцать часов. Горло перестало болеть, голова была ясной. Можно жить.
Элоиз пошла в кухню, приготовила себе мюсли, горячий тост и чашку чая.
Джем уже в Милане или на пути туда. Она согласилась пообедать с ним. То есть сделала еще один шаг в том направлении, куда двигаться не стоило.
Хотя нет, она хочет быть с Джемом. Он целиком завладел ее душой. Но существует реальность, от которой никуда не денешься. У них нет будущего.
У нее возникло ощущение рыбки, болтающейся на крючке. Медленно, но верно ее тянут из воды, и она ничего не может с этим поделать. Все попытки вырваться заканчиваются неудачей. Придется страдать.
Джем нежно смотрит на нее, но это не значит, что он ее любит.
А она его любит. Элоиз не хотела влюбляться. Так получилось. Теперь она понимает маму. Такова ее судьба, так сошлись звезды. Что ей остается? Только броситься в море страстей, вызванных Джемом.
Элоиз свернулась клубочком на краешке дивана и взяла папку с мамиными бумагами. Она задумчиво перебирала странички. Как их много. Мама всегда составляла список дел, которые ей предстоит сделать.
Она сохранила свои школьные дневники, всяческие абонементы, сертификат об окончании курсов машинописи. Зачем? Неудивительно, что дочь шесть лет не смогла со всем этим разобраться.
В коробке лежала папка с письмами. Корреспонденция аккуратно разложена в пачки по годам и перетянута резинками.
Элоиз сразу узнала почерк бабушки. По штемпелям было ясно, что письма посылались, когда мама была беременна. Элоиз отложила эти письма в сторону. Ей не хотелось их читать.
Письма в следующей пачке были написаны незнакомым ей почерком. Элоиз сняла резинку и открыла первое письмо. Его написала маме в аббатство подруга по имени Дженис.
Элоиз не знала никакой Дженис. Возможно, их дружба прекратилась сама по себе, когда мама решила поселиться с ребенком в Бирмингеме.
Это были легкомысленные письма, полные подробностей, интересных девятнадцатилетней девице. Описание вечеринок и новых платьев.
Элоиз глотнула чаю и взяла следующее письмо. Никакого упоминания о Лоренсе.
Письма притягивали Элоиз, вызывали любопытство, как чтение чужого дневника. Знаешь, что нельзя, но…
Она немного поколебалась, достав письмо, отправленное в Бирмингем. Значит, мама уже была беременна. Элоиз вынула тонкий листок. Тон Дженис изменился. Казалось, она не знает, о чем писать.
И тут Элоиз наткнулась на строчку, которая выбила у нее из-под ног почву. Единственная строчка, но она обладала разрушительной силой бомбы.
«Ты должна знать, кто отец твоего ребенка».
Слова показались бессмысленными. Элоиз торопливо открыла следующее письмо. Знать бы, что ответила мама. Она бегло просматривала послание, в котором перечислялись даты, указывалось, кто, где и с кем был. И вдруг наткнулась на имя какого-то Патрика Макмагона, матроса.
О господи, нет! Кровь отхлынула от лица, тело заледенело, когда она все поняла.
Мама уехала из аббатства девятнадцатого, а Патрика встретила двадцать второго. Возможно ли это? Значит, у мамы было два любовника? И она на самом деле не знала, кто отец ее ребенка.
