— Буду плакать сколько захочу, — огрызнулась она. — Не могу. Не могу так больше.
Рийс прижал Лорен к груди, гладя по спине и плечам, и прислонился щекой к ее макушке. Как хорошо, вдруг мелькнуло у него в голове. Она понемногу успокоилась.
— Я вообще-то никогда не плачу. Даже из-за Сэндора ни одной слезинки не пролила. И из-за всех этих омерзительных статеек в газетах. Что со мной?
— А почему ты не плачешь?
— Жизнь научила, — откровенно призналась Лорен. — Много лет назад, когда Уоллис ушел от мамы, она запретила мне плакать. А чем старше и привлекательнее я становилась, тем сильнее мама ругала меня из-за любой мелочи. Она хотела, чтобы я жила отдельно. Знаешь, это больно. Даже очень. Но гордость мне не позволяла рыдать у нее на глазах. Видимо, со временем я и вовсе утратила способность плакать.
— А теперь ты видишься с матерью?
— Иногда. Мы чрезвычайно вежливы друг с другом. Делаем вид, что ничего не случилось. Наши отношения пропитаны фальшью. Это отвратительно. Мой второй отчим консерватор до мозга костей. И ужасный зануда. Кстати, он тоже поверил Сэндору. Что, как ты понимаешь, не способствовало теплым взаимоотношениям между нами.
— Так же, как и между нами?
— Ты считаешь, я в этом виновата? — возмутилась она в привычной уже манере.
— Ладно. Давай уточним… сегодня ты спишь на диване, — продолжил Рийс каким-то странным тоном.
— Точнее не скажешь. Раз уж ты не способен на великодушие и не предлагаешь мне единолично занять кровать.
— С какой стати я должен уступать? Не нравится диван — ложись со мной на кровати.
— Ты что, оглох? — Она округлила глаза. — Забыл, что было, когда я поцеловала тебя в прошлый раз? Неужели после этого я соглашусь спать в метре от тебя? Ну уж нет.
— Значит, ты хочешь меня. Но собираешься провести ночь на диване, который служит больше для красоты, чем для удобства. Боишься, что не выдержишь и займешься со мной любовью. Странно, но блудницы, как ты себя назвала, так не поступают. — Рийс схватил ее за плечи. — Разве ты не понимаешь, я хочу доверять тебе! Клянусь!
— Что же тебе мешает? — воскликнула девушка.
— Это не так просто. — Рийс помолчал. — Ты действительно ненавидишь меня?
— Откуда я знаю?
— Кроме тебя, этого никто не может знать, — сухо ответил Рийс.
— Мне нужно умыться, — заявила Лорен, высвободилась из его крепких рук и пошла в ванную. Рийс встал в дверях. Из огромного зеркала в золоченой раме на них смотрела заплаканная печальная девушка. — Я ужасно выгляжу.
— Это точно.
— Если ты хочешь, чтобы я хотя бы отдаленно напоминала привлекательную женщину, мне придется основательно поработать над лицом. А ты иди, иди.
Он улыбнулся ее отражению одними глазами. Лорен вдруг почувствовала, что ей хочется обнять его, коснуться широких плеч, сильной спины, четкой линии подбородка. Что случится, если она сдастся? Будет ли жалеть о минутной слабости до конца жизни? Девушка заставила себя отвести взгляд, наклонилась к зеркалу и провела рукой по щеке.
— Коктейли через двадцать минут, — напомнила она. — Нам нужно поспешить.
— Ты собираешься в дальнейшем общаться с Сэмом?
Лорен вскинула голову.
— Да.
— А со мной? Нет?
— Нет.
Рийс нахмурился.
— В чем же разница между нами?
— Сэм очаровательный вуалехвост, а ты — акула.
— Всегда от тебя что-нибудь приятное услышишь, — огрызнулся Рийс, поймал ее за руки, повернул к себе и яростно поцеловал, потом отпустил так резко, что ей пришлось схватиться за край полированного мраморного столика, чтобы не упасть.
— Кажется, ты решил, будто можешь целовать меня, когда только пожелаешь! — взорвалась Лорен. — А потом отталкивать, словно я бездушный кусок дерева.
— Ты еще красивее, когда злишься, — спокойно констатировал он. — Собирайся. А я пока пойду закажу тебе каяк на завтра. Учти, ты должна будешь вернуться к обеду.
— Я сама могу себе заказать, что захочу!
— И кроме того, с тобой поедет инструктор. Это приказ.
Вот, опять. Одни приказы. Когда Рийс вышел, девушка скорчила рожу зеркалу. Потом, успокоившись, надела оранжевый шелковый костюм и сделала макияж, чтобы скрыть следы слез. Итак, Рийс пытается поверить ей. Это должно радовать. Но почему-то, наоборот, пугает. Зачем ей бесчувственный человек с каменным сердцем, если вокруг полно нормальных мужчин?
Если бы она знала ответ на этот вопрос, то, наверное, не стала бы спать на диване.
Тем не менее Лорен выбрала диван. После изнурительного вечера, на протяжении которого она растягивала губы в улыбке, пока не свело скулы, она провела ужасную ночь, вертясь с боку на бок. И к четырем часам утра поняла, что диван был создан настоящим садистом. В половине седьмого девушка встала и отправилась в столовую, чтобы позавтракать перед прогулкой на каяке. Через десять минут к столу вышел Рийс.
— Решил покататься с тобой.
А она так мечтала побыть хоть несколько часов вдали от него! Воскресенье приближалось с неумолимой скоростью, и нервы Лорен грозили не выдержать такого напряжения. Видимо, на ее лице отразилось смятение, поскольку Рийс процедил:
— Сдается, твои чувства ко мне гораздо сильнее тривиальной ненависти.
— В детстве меня учили быть вежливой.
— Тогда улыбнись мне, дорогая, — приторно-сладким голосом произнес он. — К нам идет официантка.
Рийс поднес к губам ее руку и поцеловал.
Лорен словно молнией ударило. Она наклонилась к нему.
— Вы уже ознакомились с нашим меню, мадам? — приветливо улыбнулась официантка.
Щеки Лорен заалели.
— Фруктовый салат, тост и кофе, — пробормотала она. Такие блюда наверняка должны присутствовать в любом меню, значит, найдутся и в этом.
— А вы, сэр?
Рийс сделал заказ. Официантка ушла.
— Женщины, которых я встречал раньше, были понятны как открытая книга, — прошептал он. — С тобой же все иначе. То ты говоришь, что ненавидишь меня, то смотришь так, будто готова съесть меня на завтрак.
Лорен и сама с трудом понимала себя. В какое-то мгновенье ей захотелось предложить ему забыть о прогулке, вернуться в спальню и заняться тем, для чего и была предназначена эта огромная кровать. Но вдруг Рийс потом скажет то же, что и Сэндор когда-то? Что она холодная в постели, неловкая и бесчувственная. Что от ее красоты нет никакого проку — ни ей, ни всем остальным. Пройти через все это снова? Нет. Слишком унизительно.
Уж лучше попасть под перо самого строгого художественного критика Нью-Йорка, чем смотреть в бездонные голубые глаза человека, сидящего теперь за столом напротив нее.
