— Ты с нами? — Синие глаза Джекки удивленно распахнулись.
Мартин подумал, что девушку с такими глазами необыкновенно приятно удивлять.
— С вами, — кивнул он, стараясь сдержать улыбку. — Вы все равно оставили меня без завтрака и без душа. Так что не вижу особенных причин спешить.
Джекки ничего не ответила, но Мартин чувствовал, что она рада тому, что он остался. О болезни Боба он слышал лишь намеками, но подозревал, что страхи Джекки не так уж и не обоснованы. Судя по всему, проблемы со здоровьем у Боба были уже давно, но все это время у Джекки попросту не было денег, чтобы сводить дядю к хорошему доктору.
В приемной Джекки и Мартину предложили кофе, от которого оба не отказались. За Бобом, нерешительно топчущимся возле окна, вышел доктор.
Боб бросил в сторону Джекки и Мартина отчаянный и жалостливый взгляд, но племянница посмотрела на дядю с таким суровым выражением на лице, что ему не осталось ничего, кроме как подчиниться врачу, надо сказать довольно вежливому и любезному пожилому человеку.
— Ух, даже не верится, — вздохнула Джекки, когда за Бобом закрылась дверь. — Первый шаг сделан. Иногда он, ей-богу как ребенок.
— Почему он так боится врачей? — с искренним удивлением посмотрел на нее Мартин.
— Была у него в детстве жуткая история. Один врач отфигачил у Боба мизинец, который можно было спасти. Вот такая страшная сказка.
— Да уж… — поежился Мартин. — Я понимаю беднягу.
— И я понимаю, — кивнула Джекки. — Только сейчас все может быть куда хуже, чем та история с мизинцем.
— Ты знаешь, что с ним, Джекки?
— Как-то раз мне удалось вытащить Боба к врачу. Но клиника, сам понимаешь, была куда хуже, чем эта. Доктор сказал, дела идут паршиво, возможно понадобится операция. У дяди больной желудок, а пьянство этот недуг не лечит, только усиливает.
— Теперь понятно, почему ты так злишься, когда он выпивает.
— А ты бы не злился?
Мартин пожал плечами и задумчиво ответил:
— Мне не о ком было заботиться. Разве что о тетке, когда она начала болеть. Только Леонелла умирала, и мне было об этом известно. Хотя, я, конечно, делал все, что мог, хоть и знал, что это скоро кончится.
— Ты любил ее? — внимательно посмотрела на него Джекки.
— Любил по-своему… — ответил Мартин. — Конечно, не так, как родителей. Она ведь мне такая же тетя, как и твой Боб тебе дядя. Я был сыном ее подруги, ее крестником. Когда родители погибли… — начал было Марти, но тут же замолчал. — Прости, боюсь, я не готов сейчас говорить об этом.
— Понимаю, — кивнула Джекки. — Моя мама тоже умерла. От болезни или от одиночества. Я и сама не знаю.
— Выходит, мы с тобой чем-то похожи, женушка, — усмехнулся Мартин.
— Не называй меня так, — поморщилась Джекки.
— Почему?
— Просто не называй. И все.
— Как прогулялись с Бадди? — с деланой небрежностью поинтересовался Мартин, но Джекки почувствовала, что вопрос задан ей не из праздного любопытства.
— Спасибо, неплохо, — усмехнулась она. — А как посидели со Сьюки?
— Спасибо, замечательно, — в тон ей ответил Мартин. — Зря ты так ополчилась против нее. На самом деле она очень милая.
— Бадди так не считает, — фыркнула Джекки. — И я с ним согласна.
— Бадди, Бадди, — раздраженно передразнил ее Мартин, и Джекки в который уже раз заметила, что в его медово-карих глазах мелькает угрюмая тень при воспоминании о друге. — Говоришь о нем, как о гуру.
— О ком?
— Гуру — это учитель. Тебе, кстати, он не помешает. Только уж точно не такой, как Бадди.
— А мне казалось, вы с ним лучшие друзья.
— Так и есть. Только лучшие друзья не обязательно во всем должны соглашаться друг с другом.
— Но ты ведь его не уважаешь.
— Нет, отчего же! — горячо возразил Мартин. — Я уважаю его. Только мне многое не нравится из того, что он делает и говорит. Хотя я редко с ним спорю. Только по принципиальным вопросам. И считаю его талантливым писателем.
— А он мне сказал, что ты пишешь неплохие картины, — призналась Джекки. — Странно, но в твоем доме я ни одной не увидела.
— Чертов болтун! — вырвалось у Мартина. — Ну вот, снова говорю на твоем языке.
— Да что в этом такого? — изумилась Джекки. — Подумаешь, рассказал о том, что его друг пишет картины. Ты же говорил, что Бадди писатель.
— Это другое.
— Почему другое?
— Ты как ребенок, — раздраженно ответил Мартин и потянулся за чашечкой кофе, стоявшей на стеклянном столике. — Почему, отчего? Есть вещи, которые трудно объяснить, Джекки.
— А ты попробуй. Может, я пойму.
— Прости, не хочется. Во всяком случае, не сейчас.
Даже обижалась она совсем как ребенок. Синие глаза налились печалью, взгляд ушел в сторону, а губы надулись.
Марти уже не испытывал раздражения — напротив, ему стало весело. Почти так же весело, как тогда, на катке. Захотелось растормошить ее, сказать что-нибудь смешное, чтобы губы расправились в улыбку, глаза загорелись той пронзительной искрящейся синевой, излучать которую были способны только эти глаза, глаза Джекки.
Мартин легонько коснулся пальцем пепельного завитка, выскользнувшего из-за ее маленького ушка. Джекки, казалось, ничего не почувствовала. Зато он почувствовал, да еще как. Неожиданно ему захотелось провести рукой по ее виску, пронизанному сеточкой нежно-голубых вен, по бархатистой коже на щеке, мягкой, как лепесток только распустившегося цветка. А потом скользнуть пальцами ниже, к ее подбородку, дерзкому, резкому, решительному, — полной противоположности мягким чертам ее лица и совсем не такому, как у той, о ком он, Марти, сейчас должен думать.
Мартин отдернул руку. Джекки, казалось, ничего не заметила.
Господи, да что на меня находит? — спросил он себя. Неужели все дело в том, что у меня давно не было женщины?
И, когда Боб вышел наконец из кабинета доктора, Мартин едва ли не с облегчением вздохнул.
— Ну как вы, мистер Уилсон? — вымучил он из себя веселую улыбку. — Остались живы?
Джекки сразу заметила, что Боб выглядит не очень-то веселым. Судя по всему, прогнозы доктора были далеки от оптимизма.
— Пожалуй, я загляну к врачу, — шепнула она Мартину. — Ты посидишь с дядей?
— Конечно, — ответил тот, все еще недоумевая, какого же черта он проводит время с девчонкой, на которой женился только ради тетушкиного наследства?
— С каждым днем все мрачнеешь и мрачнеешь. — Ронни Снайфер покачал головой, но его лицо выражало скорее сочувствие, нежели укоризну. — Что с тобой творится, девочка?
Джекки присела на краешек сцены. Конечно, она не могла рассказать Ронни обо всем, но некоторыми проблемами ей все же хотелось поделиться.
