Ему плохо сейчас. Я нужна ему, чтобы согреться среди всего того льда, который существует между ним и его невестой. Ну и пусть! Хотя бы одна ночь счастья у меня будет. С этим мужчиной. Завтра он опомнится. Поймет, что поддался минутной слабости. И не будет знать, что сказать. Станет отводить глаза, но… Нет, все будет не так, все будет лучше: я уеду завтра утром, пока он будет спать. Не хочу видеть его растерянным и подавленным, стесняющимся за свою необдуманную вечернюю выходку. Но сейчас… целая ночь счастья! Можно даже поверить – право же, совсем ненадолго, – что он сказал правду… и история Золушки – это не выдумка для тех, кому уже далеко за тридцать.
Виктория осторожно освободилась от пледа: воздух в комнате благодаря пылающему камину был слишком горячим. Она острее почувствовала близость Джона, когда еще одной преградой стало меньше. Виктория ощущала дрожь, но, даже если бы захотела, не смогла бы сказать, кого из них двоих бьет озноб. В жаркой комнате.
Ведь я же имею право побыть счастливой, пусть недолго, но зато… С ним! Столько холода было, столько жестоких мыслей, когда одна лежала в постели и ощущала себя каким-то чудовищем, от которого все мужчины отворачиваются. Одна ночь, но я запомню ее. Запомню навсегда. Я тоже смогла кого-то очаровать, пусть даже в минуту слабости.
Близость Джона обжигала и наполняла Викторию сладкой, дрожащей истомой.
Джон сидел за спиной Виктории, оглушенный тем, что происходило сейчас в нем, с ними обоими, тонко чувствуя, как что-то очень важное творится на душе у Виктории. Больше всего на свете ему хотелось сейчас сжать ее в пылком объятии, припасть к ее губам в поцелуе – и прервать это бесконечное ожидание, целовать, ласкать, быть в ней… Но каким-то чувством он понимал, что сейчас решается что-то бесконечно важное, и Виктория должна решить сама, иначе все это будет не по-настоящему, не так, как ему хотелось бы.
Как давно у меня не было мужчины? Ох…
Виктория невесело усмехнулась.
А мужчины, с которым мне было бы по-настоящему хорошо, не было никогда. К чему тогда вообще близость, если ждала ее, как чуда, а получала взамен дешевый суррогат? Как это все было… холодно и неправильно.
Но он не такой. Какие руки!
Виктория задумчиво коснулась обнимавших ее рук: провела по запястьям, очертила какой-то узор на тыльной стороне ладоней, погладила пальцы.
Такие нежные и заботливые. И одновременно сильные и жесткие. От их прикосновения начинает кружиться голова. Хочется позволить ему все на свете. Полностью довериться. Такие руки не могут лгать. Сегодня он любит меня, хотя бы немного. И я буду с ним.
Виктория ощутила горячее дыхание на своей шее. Джон зарылся лицом в ее волосы и напряженно вздохнул. Он на секунду напрягся, это вызвало в Виктории ответную бурю и сладкий затянувшийся спазм. Словно откуда-то со стороны Виктория слышала учащенное, прерывистое дыхание двоих людей, взволнованных одним и тем же. Она поняла, что уже не сможет остановиться, что никакая сила не заставит ее отстранить руки Джона… Она хотела быть счастливой в объятиях мужчины, в которого влюбилась.
Да, немного банально. Но каждая живая женщина имеет право на это прекрасное!
Джон тоже это понял: по дрожанию ее бедер, по изгибу плеч, по судорожно сжавшимся на его запястьях пальцам. Виктория медленным, томным, наполненным природной мягкостью движением откинулась назад, прижалась спиной к Джону и повела плечом, потянулась. Эта ласка чуть не свела Джона с ума. Его руки крепко обхватили Викторию за талию. Он развернул ее лицом к себе. Ему столько нужно было сказать ей…
Нет, не сказать, просто чтобы она поняла! И хочу видеть ее глаза, дрожащие ресницы, полураскрытые губы…
Джон очень хотел бы сказать ей, что любит, что она необходима ему, что она прекрасна, что он ею восхищается, что она бесконечно желанна… Но с его губ смог сейчас сорваться только рычащий тихий стон. Стон восторга мужчины, который держит в объятиях свою женщину.
– Люблю, – в лихорадочном бреду его поцелуев вымолвили ее теплые губы.
Виктория не знала, зачем сказала то слово, просто чувствовала, что не хочет держать это в себе. Джон на мгновение отстранился, сжал ее лицо в ладонях. Заглянул в глаза. Такого взгляда Виктория не видела ни у одного из тех мужчин, с которыми была. Да и существовали ли они вообще? Конечно нет. Только этот взгляд – счастливый, сияющий, кричащий о чем-то безумно красивом и важном.
И снова – поцелуи, еще жарче, еще дольше… Огненные прикосновения Джона переросли в настоящий пожар – дикий, бушующий, всепоглощающий. И распахнутый тонкий халат не мог быть преградой страсти. Виктория пыталась сдержаться, но тщетно: с ее губ сорвался первый несмелый стон. И горячие губы Джона тут же погасили этот звук страстным поцелуем.
Дождь почти закончился. Скоро будет светать.
Виктория лежала под огромным мягким одеялом и смотрела на едва тлеющие угли камина. Тело – расслабленное и утомленное. Мыслей не было. Были воспоминания. Перед мысленным взором всплывали события ночи, которую уже можно было назвать прошедшей, даже не события, нет – поток ощущений, ласк, поцелуев, объятий…
Она почувствовала, что щеки начинают розоветь от этих воспоминаний, и зажмурилась – наивная, как будто это могло что-то изменить, как будто тело могло забыть ощущение его тела, как будто из памяти можно было стереть звук его дыхания, стонов, бессвязных слов…
Джон лежал рядом и спал. Виктория тихо приподнялась на локте, заглянула ему в лицо. Даже в полумраке комнаты было видно, что оно безмятежно.
И беззащитно. Господи, что же будет дальше? Нет. Не потом. Сейчас, когда он проснется…
Виктории вспомнились все вчерашние мысли, сомнения, страхи. Ей стало ясно вдруг, что это и в самом деле – единственная ее ночь с любимым мужчиной. Что не может быть продолжения, потому что он – Джон Катлер, красивый, преуспевающий, очень богатый человек. А она – никому не известная Виктория Маклин, некрасивая художница, и нет у них будущего.
Виктория сжала губы, закрыла глаза, отвернулась.
Горько. Невыносимо больно. Неизбежно… Но то, что произошло, – неправильно, настолько неправильно, что почти невозможно… Нужно исправить. Нельзя, чтобы он…
Виктории стало страшно. Она безумно испугалась того, что вот сейчас он откроет глаза, посмотрит на нее. Что тогда отразится в его глазах? Непонимание, смятение, шок?
Я не хочу этого видеть! Не хочу!
По щеке скатилась слеза, потом другая. Виктория осторожно приподняла простыню, бесшумно и очень медленно выскользнула из-под нее. Даже если бы захотела, она не смогла бы сделать этого быстрее: слишком сильно было чувство, что сейчас, в этот самый момент, ей приходится отрывать часть себя, своей души и оставлять ее здесь, рядом с этим мужчиной.
