— Ах, — еле слышно выдохнула Кендалл Йорк, ни на миг не останавливая стремительный бег своих ловких пальчиков по клавиатуре лэптопа.
Она поняла, откуда у Хадсона свежий шрам на губе.
— Я захлебнулся. И пустота. Абсолютное беспамятство… Когда я очнулся, меня волокли. Было бы странным, если бы я не очнулся в такой ситуации. Грунт подо мной был каменистый, а обращение — небрежным. В ушах отдавался лязг наподобие битого стекла, да и прикосновение каменистой почвы к коже мало чем отличалось от соприкосновения с осколками. Моя первая мысль, — продолжал Хадсон, — внушила мне, что мы попали под обвал породы. Но это было бы куда более желательно, нежели постигшая нас реальность. Мы угодили под обстрел. Опомнившись, я поспешил сориентироваться. Однако к тому моменту, когда я мог размышлять относительно здраво, предпринять что-либо уже не имел возможности. В меня уткнули дуло автомата и доходчиво объяснили, что я заложник.
— Боже! — воскликнула Кендалл.
— Я поспешил показать им свою журналисткою аккредитацию и все юридические документы, позволявшие мне проводить съемки в этом регионе. Но без всякой надежды на успех. Сделал это исключительно для самоуспокоения. Мои нелепые попытки они восприняли весьма равнодушно, после чего для пущей ясности ударили меня прикладом по хребту.
— Почему именно ты? — риторически спросила Кендалл Йорк, не отрываясь от дела.
Хадсон Беннингтон снисходительно посмотрел на нее.
— Местные власти, — продолжил он, — очень медлительны. Выжидание — обычная для них тактика. Они искренне верили в то, что мы вот-вот объявимся, сняв с них тем самым груз ответственности за безопасность иностранных журналистов. Конечно, им было известно, что некоторые из их подданных практикуют не самый законный способ извлечения прибыли, захватывая людей, предпочтительно иностранцев, в заложники и требуя за их жизни крупные суммы денег. Так уж повелось, что в стране, где всем заправляют наркокартели, официальные власти инициативностью не отличаются, — подытожил Хадсон Беннингтон и, обессилевший, рухнул на диван, сообщая этим, что на сегодня диктовка окончена.
— Они издевались над тобой? — взволнованно спросила его Кендалл.
— Меня удерживали восемь дней. Без еды, минимум питья, которое водой-то можно назвать лишь с натяжкой. В сырой, грязной, продуваемой ветрами лачуге. Кто знает, каким образом через неделю я оказался найденным без сознания на одной из улиц маленького городка? Что этому предшествовало, мне не известно. Меня доставили в местную больницу, затем переправили через океан. В лондонской больнице я окончательно восстановился. Однако моя память так и не дала мне ни одной подсказки, ни одной убедительной версии, способной объяснить такое внезапное и счастливое освобождение. Это все, — объявил он Кендалл, которая, закрыв ноутбук, внимательно слушала Хадсона, не сводя с него затуманенного слезами взгляда.
Закончив свое недолгое повествование, призванное ознакомить Кендалл с общим ходом событий последних месяцев, он устыдился того, что невольно выдавил слезу из девичьих глаз. Это, признаться, совершенно не входило в планы начинающего публициста.
Он поднялся с дивана и сделал один шаг к рабочему столу, но так и застыл в нерешительности, не представляя, что скажет, что предпримет, в то время как слезы не только застлали взгляд рыжеволосой женщины, но и обильно увлажнили ее фарфоровые щечки.
— Хадсон, — жалобно протянула она, — как ужасно все то, что с тобой произошло. А что было дальше?
— Это все, Кендалл.
— В каком смысле «все»?
— Всего остального в моей книге не будет. Я решил ограничить повествование тем, что происходило во время моей командировки в Колумбию, — пояснил Хадсон.
— Простите, мистер Беннингтон, я сую нос не в свое дело, — сухо отчеканила она, по-своему поняв его нежелание рассказывать о своей жизни.
— Что ты, Кендалл. Я вовсе не то хотел сказать. Я ничего не собираюсь от тебя скрывать. Но читатели — совсем другое дело.
— Чем же я такая особенная? — недоверчиво спросила его женщина.
— Ты — Кендалл Йорк, и этим все сказано. То, что со мной произошло в Колумбии, — чудовищно. И мне не стыдно признать, что, оказавшись в лондонской больнице, я чувствовал себя эмоционально раздавленным. Меня, физически сильного и выносливого мужчину, как тряпичную куклу волокли по земле, мне угрожали оружием, изолировали, держали в сарае, подобно скоту. Я все еще не могу отделаться от унизительного чувства собственной никчемности, бессилия перед вероломством преступников. Я взялся писать эту книгу, потому что надеюсь в процессе работы над ней разобраться в проблеме. Как человек, оказавшийся в подобной ситуации, должен сохранить в себе чувство собственного достоинства?
— Поэтому ты взял тайм-аут и приехал сюда? Поэтому усомнился в своей способности продолжать начатую работу? И как же ты видишь свое будущее теперь, Хадсон?
— В первую очередь, я счастлив, что оказался здесь и встретил тебя. Благодаря нашей встрече я знаю, что произошедшее в Колумбии было послано свыше, ибо именно вследствие него знакомство с тобой стало возможным.
— И до какой степени ты готов изменить свою жизнь? Ты поедешь в командировку в Северную Африку или останешься здесь? Ты испытываешь потребность написать только эту единственную книгу, чтобы осмыслить произошедшее с тобой, или же ты созрел для основательных перемен? То, с какой теплотой ты рассказываешь о своих парнях, о своей спаянной команде, говорит о том, что ты не сможешь расстаться с прежней жизнью. Но с не меньшей любовью ты отзываешься о своих родителях и тете Фэй…
— Да, Кендалл, замечательно, что ты все так быстро поняла. Ты читаешь меня как книгу. Вместо того чтобы мучиться сомнениями, я должен был спросить у тебя, как мне следует поступить, — саркастически объявил Хадсон, успевший благополучно позабыть, какими проницательными бывают порой молодые образованные женщины.
— Ты можешь потешаться над моими мыслями сколько хочешь. Но, возможно, ты из тех людей, которые не представляют себе иной жизни, кроме бесконечной череды приключений и потрясений, сколь бы опасными они ни были, — взволнованно пробормотала Кендалл.
— Или же я из тех, кто ищет свою судьбу, а когда находит, то боится потерять. Поэтому я намерен сначала страстно поцеловать тебя, что незамедлительно исполню, а потом подниму тебя на руки и положу вот на тот диван, — посвятил ее в свои планы Хадсон и приступил к выполнению задуманного.
— То есть ты хочешь сказать, что речь идет обо мне? — недоверчиво спросила женщина, ускользнув от его поцелуя.
