Глава 37, в которой среди облаков тонкий просвет
Среди облаков вдруг появился тонкий просвет, и они стали двигаться как-то особенно, не загораживая этой дорожки.
— Помнишь, как сегодня девушка пела: “Осторожно небом ясным я несу в ладонях счастье”?.. — прошептал Леон.
Конечно, сейчас никакого ясного неба не было и в помине, но мне вдруг показалось, что я подобно героине песенки вдруг взлетела и сверху через пелену дождя увидела и изгиб реки, и стены замка, и постройки внутри него, и эту залу, и нас, двух маленьких людей, беззвучно сидящих рядом… Потом я полетела над пустынными улицами, а люди открывали окна и говорили: “Смотрите, смотрите, она летит!” И мне сделалось очень неудобно перед ними: я умею летать, а они нет, и я никак не могу научить их летать, потому что и сама не знаю, почему лечу. Я полетела назад и вернулась к Леону.
— Тебе не холодно? Дождь усилился, надо возвращаться. — Леон обнял меня, стараясь закрыть собой от тугих капель.
— Знаешь, я сейчас как будто летала. — И я рассказала о том, что только что пережила.
— Спасибо. — Леон поцеловал меня.
— За что?
— За то, что рассказала мне. Я теперь тоже словно летал с тобой. Господи, — Леон запрокинул голову, — за что мне, старому дураку, такое сокровище?
Я хотела попросить его больше не восхвалять меня, от его восторгов мне делалось страшно, особенно здесь, среди развалин, слишком красноречиво напоминавших о мимолетности счастья и славы, и тоже машинально подняла глаза вверх.
— Леон, смотри, там всадник!
— В небе?
— На стене, на самом конце, между верхушками окон.
Там действительно шпорил коня наш знакомый. Леон вскочил со скамьи и направил луч фонаря на стену.
— Этого не может быть, это более поздняя постройка!
— Но могли же строители взять старый барельеф?
— Могли, причем конь нашего приятеля даже наследил. Вон следы трех подков прямо над барельефом, видишь?
— А четвертая?
— Река времени. — Леон развел руками.
Дождь уже струями бежал по его лицу, по моему, наверное, тоже. Несколько молний располосовали небо, театрально пророкотал гром. Мы со всех ног кинулись под лестницу, а после следующего явления природного электричества понеслись спасаться от ливня у сторожа.
Дедулька, хихикая и подмигивая, снабдил нас полотенцем и пожертвовал коньяк, уцелевший на донышке бутылки. Он предложил остаться у него до утра, расхваливал прекрасный тюфяк в кладовке. Но я, мечтая поскорее встать под горячий душ, категорически отказалась. Правда, когда Леон начал растирать меня полотенцем, а дедок включил обогреватель, моя мечта приобрела несколько иное направление: поскорее встать под душ вместе с Леоном.
— По-моему, рядом с замком гостиница? — уточнил у деда Леон. Как это он все время умудряется читать мои мысли?
Слегка обиженный дед вывел нас через знакомую калитку, заспанная Бриошь невразумительно тявкнула на прощание.
Гром гремел где-то уже совсем далеко, молнии мелькали крошечными цепочками, дождь лил крепкими, упругими струями, превращавшимися на камнях моста в крупные пузыри. Я оглянулась на махину замка. От дождя он весь светился и как будто помолодел. Может, мне это показалось, потому что я очень люблю теплый грозовой дождь с летним здоровым бодрящим ароматом.
Возле обещанной гостиницы лихо цвел жасмин.
— Хорошо бы взять номер, в который заглядывает жасмин. — Леон снова произнес то, о чем я только что подумала.
Но мест в гостинице не было — туристический сезон. И мы в обнимку, совершенно мокрые и дополнительно поливаемые дождем, побежали в сторону родной гостиницы.
Городок просыпался. Молочники расставляли перед дверями бутылки с молоком, мусорщики забирали пакеты с мусором, хозяева магазинчиков освобождали витрины от жалюзи. Мимо проехал пустой туристический автобус. А дождь, несмотря на пузыри в лужах, все не переставал.
— Как же я мечтаю о горячем душе, — призналась я.
— Солидарен, но если мы опять наденем все мокрое, то…
— Нас никто не поймет. И что ты предлагаешь?
— Зайти в любую лавку и купить что-нибудь. До Шенонсо еще далеко, там бы уж я нашел, во что переодеть мою королеву.
Впервые в жизни я покупала одежду в шесть часов утра. Нам не хватило пяти франков, но хозяин поверил в долг и даже предложил зонты.
Глава 38, в которой я складывала зонт
Складывая зонт перед входом в гостиницу, я подняла голову и вдруг увидела стоящего перед распахнутым окном Зигрено. Он сосредоточенно курил, но, почувствовав мой взгляд, посмотрел вниз и даже вздрогнул от неожиданности. Он встретил нас в коридоре около дверей номеров.
— Вы были в замке? Нашли?
— Всадника на стене, а вассала унесло рекой времени.
— Вы все сфотографировали?
— Дождь пошел, — сообщил Леон. — Можно, мы приведем себя в порядок и поспим? Мадмуазель Катрин буквально валится с ног.
— К сожалению, изменились обстоятельства. Простите, Катрин, ночной звонок моей клиентки, но мне нужно скорее выехать, иначе я очень поздно попаду в Париж, тем более вы побывали в замке, но я не могу бросить Катрин здесь, ведь машина вашего приятеля в Сомюре… — сбивчиво говорил Зигрено.
— Ничего, Гийом, я только переоденусь, мы попьем кофе и можно ехать. — Я юркнула в номер; фраза Леона, что нам нужно поспать, невольно прозвучала двусмысленно.
Когда я спустилась в ресторан, мужчины уже допивали кофе. Я напомнила, что нужно вернуть пять франков долга и зонты. К моему огорчению, Леон, вероятно, уже взял у Зигрено деньги, потому что предложил пройтись по магазинам и купить хоть какой-нибудь сувенир на память о Шиноне, а долг и зонты он уже вернул. Сувениры меня совершенно не интересовали, но мои кавалеры настаивали, и мы заглянули в ближайшую антикварную лавчонку.
Хозяин радостно засуетился перед ранними покупателями, демонстрируя нам диковинные канделябры и сомнительной подлинности громадные античные амфоры. Я спросила:
— А что-нибудь более миниатюрное у вас не найдется?
Хозяин внимательно посмотрел на меня, изрек:
— Есть такое дело, — и вытащил из-под прилавка коробку, полную бус, цепочек и прочей дребедени. Порывшись в ней, он протянул мне — я едва не вскрикнула! — моего маленького “вассала” с дужкой наверху. — Отличная подвеска к вашим сережкам!
— Сколько? — выдохнул Зигрено.
— Вместе с цепочкой — сто двадцать франков, — антиквар вытянул из кучи какую-то цепочку, — дивная вещь, посмотрите, редкое плетение, работа настоящего мастера!
— У меня есть цепочка, — робко вмешалась я.
