— Ты… ты не должен этого делать, это нехорошо!
Пьер оторопел, но все еще продолжал держать Ваду в объятиях.
— О чем ты говоришь? — спросил он.
— Ты… ты не должен… целовать меня так… Ты не должен расстегивать мое платье. Это не хорошо. Я уверена, что этого не следует делать!
— Но почему?
— Не знаю… но ты не должен…
— Я хочу тебя!
— Я… не понимаю…
— Но ты же пришла сюда, — сказал он.
— Я только хотела посмотреть твою студию.
— Ты же не думала, что это плохо.
— Я думаю… возможно… сейчас мне лучше уйти…
Вада чувствовала робость и неуверенность. Ее смущали голые плечи и то, как странно Пьер на нее смотрел.
Вдруг она подумала о своей матери и тут же оттолкнула Пьера. Он отпустил ее.
Девушка сделала несколько шагов в сторону и, подняв руки к вороту платья, попыталась застегнуть пуговицы, которые Пьер расстегнул.
Он стоял, молча наблюдая за ней, его глаза искрились. Затем сказал почти резко:
— Подойди сюда! Я хочу тебя кое о чем спросить.
Медленно, со страхом в глазах, Вада подчинилась, и, когда подошла к нему ближе, Пьер протянул к ней руку, взял за подбородок и повернул ее лицо так, чтобы на него падал свет лампы.
— Скажи мне, Вада, — прозвучал его низкий голос, — ты когда-нибудь до этого бывала в холостяцких квартирах?
— Н-нет… никогда.
— Но тебя целовали?
Вопрос прозвучал как обвинение.
Глаза Вады вспыхнули, щеки запылали.
— Только вы…
— Тогда почему ты мне позволила?
— Я не думала… я не знала…
— Не знала — что?
— Что поцелуй может быть таким прекрасным! Как поэзия и музыка, которую мы только что слышали.
Пальцы Пьера все еще держали ее подбородок. Он смотрел в глаза Вады.
— Ты можешь поклясться, что это правда?
— Клянусь! А с какой стати мне тебя обманывать? — глядя прямо ему в глаза, спросила Вада.
— Ты так молода! — сказал Пьер, словно самому себе. — Ты так упоительно молода! Можно сразу потерять голову.
Он убрал руку с ее подбородка и поднял шифоновый шарф, который упал на пол, когда он обнял девушку.
— Пошли! Я отвезу тебя в «Мёрис».
Его голос звучал твердо и резко. Пьер подошел к двери, открыл ее, и Вада прошла вперед.
Она стояла в нерешительности, смущенная, на небольшой площадке перед студией. Пьер, закрыв дверь на ключ, стал спускаться по лестнице впереди нее.
Вада последовала за ним, чувствуя, что произошло что-то странное. Она никак не могла понять, почему экстаз, который они оба испытывали, исчез, будто отключился, как свет, и сразу, казалось, наступил сплошной мрак, и их окутал туман неуверенности.
Они спустились с верхнего этажа на улицу, и Пьер увидел вдалеке карету, запряженную только одной лошадью. Она тащилась так медленно, словно устала за день.
На, пронзительный свист юноши кучер оглянулся и остановил экипаж.
— Нам здорово повезло, — почти безразлично, как отметила про себя Вада, произнес Пьер.
Они шли рядом быстрым шагом, спеша к остановившемуся экипажу. На этот раз Пьер не взял Валу за руку, как делал раньше, а открыв дверцу, помог ей войти внутрь.
Он сказал кучеру, куда ехать, и лошадь тронулась, быстро застучав копытами по мощеной улице в сторону моста Нотр-Дам.
Вада сидела прямо, положив руки на колени. Она ясно представляла себе, как Пьер сейчас вжался в угол кареты, намеренно подальше от нее. Они уже проехали значительное расстояние, а он все молчал. Наконец Вада нарушила затянувшуюся паузу и спросила, едва не всхлипывая:
— Ты сердишься на меня?
— Нет, нисколько.
— Тогда почему ты везешь меня в гостиницу?
— Ты же не захотела остаться.
— Мне жаль, что так произошло.
— Ты действительно сожалеешь? Но прежде чем Вада смогла ответить, он сказал совершенно другим тоном:
— Нет! Я не справедлив. Ты права, ты абсолютно правильно сделала, что остановила меня.
— Глупо было с моей стороны… пугаться.
— Это было очень благоразумно! — возразил ей Пьер.
Возникла тишина. Затем Вада нерешительно спросила:
— Ты пригласишь меня снова куда-нибудь? После паузы, которая показалась ей слишком длинной, Пьер ответил:
— Завтра я уезжаю. Мне нужно съездить за город, взять для «Плюма» интервью у художника, о котором я пишу статью. Если ты еще будешь в Париже, когда я вернусь, с удовольствием навещу тебя.
Вада до боли сжала пальцы. Он, конечно, сердится на нее. Таким официальным тоном он не разговаривал с ней ни разу за весь вечер, а теперь еще и уезжает. Может быть, она его уже никогда не увидит.
— Пожалуйста… — Вада невольно потянулась к Пьеру. — Пожалуйста… я не понимаю… что я такое сделала, почему ты сердишься на меня?
Пьер смотрел прямо перед собой, не оборачиваясь. Она ждала ответа, глядя ему в лицо, ясно различимое при свете уличных фонарей. Пьер медленно повернул к ней голову.
Он увидел ее обеспокоенность, умоляющее личико, обнял и привлек к себе. Вада снова оказалась в раю: Пьер больше не гневается на нее. Она уткнулась лицом в его плечо и, все еще не понимая, что произошло, сказала:
— Мне очень, очень жаль, что испортила тебе вечер!
Она почувствовала, как напряглась его рука, когда она продолжила:
— Это самое прекрасное и удивительное из того, что со мной когда-либо происходило!
— Ты говоришь это серьезно? — спросил Пьер.
— Как я могу убедить тебя? Теперь я знаю, что никогда в жизни не была так счастлива! Помолчав, Пьер проговорил:
— Послушай, Вада, я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала. Поклянись чем-нибудь для тебя святым.
Девушка вопросительно подняла к нему свое ЛИЦО.
— Что именно? — спросила она шепотом, испугавшись серьезности его тона.
— Ты должна мне поклясться, что никогда, ни при каких обстоятельствах не войдешь одна в холостяцкую квартиру или в дом к мужчине, — ни днем, ни тем более ночью.
— А что дурного в том, что мне захотелось увидеть твою студию? — удивилась Вада.
— Скажем, это было не благоразумно и не должно повториться, особенно в Париже.
— Но почему?
Пьер не ответил сразу на ее вопрос, и Вада решила, что он тщательно подбирает слова. Затем он сказал:
— Я напугал тебя немного, но ты можешь испугаться еще сильнее, если окажешься с кем-то другим, кто не отвезет тебя домой, когда ты захочешь уйти.
— Ты имеешь в виду, что он будет продолжать… целовать меня?
— Да, это может случиться и, кроме того, кое-что еще…
— Что значит — «кое-что еще»?
— А это тебе знать не нужно, — ответил Пьер. — Просто ты дашь мне обещание. Поклянись, Вада.
