Пинком распахнув дверь в кабинет, он шагнул к запертой двери. Одной рукой удерживая пленницу, набрал комбинацию цифр. Втолкнул Анхелу внутрь и подвел к «Женщине перед зеркалом».
— Начнем с самого начала, — процедил Клайв сквозь зубы. — Кто она такая?
Росаура, горестно подумала Анхела, с трудом сдерживая слезы. Печальная, трагичная судьба… прекрасная Росаура…
— Зеркало… в зеркале… — глухо прошептала молодая женщина.
— Что это значит? — не отступался Клайв.
Бессмысленно лгать, бессмысленно притворяться, будто она понятия не имеет, о чем идет речь. Игра закончена. Обман раскрыт… Мошенница разоблачена.
— Это Росаура, — произнесла она.
Клайву потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать услышанное.
— Господи милосердный, — выдохнул он. — Хочешь сказать, она твоя сестра-близнец?
С губ ее сорвался истерический смешок. Аметистовые глаза затуманились слезами. О, как порадовалась бы Росаура этой фразе в устах высокого красавца англичанина!
— Нет, не сестра-близнец, — еле слышно прошептала Анхела. — Это моя мать. — Моя бедная, погибшая, затравленная мать, мысленно добавила она.
Воцарилось гробовое молчание.
— Мать, — повторил Клайв так, словно впервые слышал это слово. — Значит, ты и Бенавенте…
Он умолк на полуслове. Анхела подняла глаза. Наверное, впервые в жизни для Клайва Риджмонта мир перевернулся и земля ушла из-под ног. Бледный как мертвец, он в ужасе глядел на женщину, не в силах подобрать слова.
— Что? — возмущенно вскричала она. Кто-кто, а Анхела отлично понимала ход его мыслей. — Что мы сговорились и обвели всех вокруг пальца?.. Да, — не без гордости призналась Анхела. — Позировала ли я для Ренана обнаженной? Нет, не позировала. Ренан Бенавенте и моя мать были любовниками больше десяти лет. Он ее обожал. И нет — прежде чем колесики в твоей голове закрутятся в ложном направлении, — Ренан вовсе не укладывал в свою постель одновременно мать и дочь!
— Я вовсе не имел в виду… — хрипло начал Клайв.
— Ты всегда воображаешь худшее! — яростно возразила она. — С самого начала ты принял как данность, что мы с Ренаном когда-то были близки. Но Ренан — мой друг! — бушевала Анхела. — Верный, преданный, самый лучший друг! Он вошел в нашу жизнь именно тогда, когда нам отчаянно требовался защитник — любящий, нежный, самоотверженный! Он и я, мы ухаживали за моей матерью, когда она заболела. Ее мучительный недуг затянулся на годы. И вот тебе результат этих кошмарных лет! — Дрожащей рукой Анхела указала на картину. — Мама хотела, чтобы Ренан запомнил ее такой. Не увядшим, измученным призраком последних отпущенных ей месяцев.
В аметистовых глазах стояли слезы. Молодая женшина отвернулась; грудь ее бурно вздымалась, щеки горели лихорадочным румянцем.
— Так что Ренан увековечил ложь, — скрипнул зубами Клайв.
— А если и так? — с вызовом ответила Анхела. — Кому какое дело, если этот вечно прекрасный образ не отражает безжалостную действительность?
— Вот откуда возникла идея зеркала, — задумчиво протянул Клайв.
— Да, — подтвердила молодая женщина, мысленно отдавая должное его проницательности. — Ренан нарисовал маму по памяти. Он безумно ее любил…
— Однако же, нимало не колеблясь, продал картины, как только подвернулась возможность, — цинично напомнил Риджмонт. — И выдавал тебя за нее, чтобы придать истории пикантности и разрекламировать серию!
— Я не говорю, что Ренан Бенавенте безупречен, — топнула ногой Анхела. — Между прочим, картины выставлялись еще до того, как мама умерла. По ее же просьбе. Для ее удовольствия. Маму ужасно забавляло, когда люди принимали меня за нее. А мы с Ренаном готовы были на все, чтобы напоследок ее порадовать. — Ослепительно яркие, фиалковые глаза вызывающе вспыхнули.
Зеленые же, напротив, превратились в лед.
— Это все замечательно… Но тебе не кажется, что мне ты могла рассказать всю правду как есть?
— А зачем бы? — возразила она. — Ты получил, что хотел. Тебе была нужна нарисованная красавица. А я, живая, настоящая, наделенная чувствами и душой, тебя нисколечко не интересовала.
— Неправда! — воскликнул Клайв.
— Правда, — настаивала Анхела. — Ты всегда гордился тем, что увел у Бенавенте его роскошную сексапильную натурщицу. Не будь скандальной славы, — не было бы и желания. Я всегда это знала.
Риджмонт промолчал. И для нее молчание это оказалось красноречивее слов. В последний раз оглянувшись на портрет матери, Анхела ласково провела пальцем по родимому пятнышку на плече, грустно улыбнулась, чуть слышно шепнула: «Я люблю тебя, мамочка» и, до боли сжав кулаки, направилась к двери.
— Куда ты?
— Домой, — отозвалась она, не оборачиваясь. — Здесь для меня не осталось ничего.
— Здесь остаюсь я, — глухо напомнил Клайв.
— Ничего подобного, — покачала головой Анхела. — Ты стоишь один на недосягаемой высоте. И мне до тебя не дотянуться. Это называется «социальная лестница». Ты порой спускаешься поразвлечься с обитательницами низов, а вот возвысить подружку до себя — это уж извините! — Молодая женщина горько рассмеялась. — Риджмонты женятся только на ровне. И милая маменька ждет от тебя именно этого.
— Оставь мою мать в покое! — рявкнул он.
— С какой стати? — Анхела стремительно повернулась. Лицо Клайва дышало холодной отчужденностью, словно он уже взбирался по пресловутой лестнице, с каждым шагом отдаляясь от нее. — Честно говоря, я даже благодарна твоей матери за ее сегодняшнюю выходку. Миссис Риджмонт привела меня в чувство, если угодно; заставила оглядеться и понять, что здесь, с тобой я просто-напросто зря растрачиваю жизнь.
— Зря растрачиваешь? Но почему? Не потому ли, что я до сих пор не сделал тебе предложения? — презрительно бросил Клайв в ответ. — Я так понимаю, год назад ты поставила на меня все, что у тебя есть? Дай мужчине то, что ему вроде бы позарез нужно, лги ему, води его за нос, уповая, что в один прекрасный день сорвешь банк и, став законной супругой миллионера, приберешь к рукам все его состояние. Так?
— Ах ты, самовлюбленный ублюдок! — в негодовании воскликнула она. — Я сделала ставку на любовь! Надеялась, глупая, что моя любовь настолько сильна, что пробудит к жизни хоть искру ответного чувства! Но этого не произошло, верно, Клайв? — Глаза ее заблестели, затмевая бриллиант на груди. — Даже спустя год нашей совместной жизни ты приходишь в ужас при одной только мысли о родительском неодобрении и поливаешь меня презрением за то, что у меня, видите ли, хватило самонадеянности считать, будто я достойна стать твоей женой!
