— Ты говоришь, что между вами ничего не было? Выходит, Генри свободен? — принялась допытываться у сестры Доротея, едва женщины остались одни.
— Довольно, Доротея! — Миссис Пристли строго взглянула на младшую дочь. — Как тебе не стыдно!
— А что я такого сказала, мама? Я лишь спросила…
— Не нужно ничего объяснять, дочка! Я вижу тебя насквозь. Нужно быть поскромнее. Ты уже забыла о своем женихе? Не слишком ли быстро?
Хилари знала, что сестра уже выбрала кольцо, а под Рождество Доротея и ее жених собирались объявить о помолвке. Хилари было очень приятно вновь увидеть своих родных. Генри оказал им всем большую любезность, и она ему была признательна, однако… Ох уж это «однако»!
Она вздохнула и встала, чтобы выйти из спальни, отведенной ее матери, в которой они сейчас собрались. Генри и Доминико остались в саду. Хилари хотелось немного побыть одной и собраться с мыслями. Она не была уверена, что достаточно убедительно объяснила сестре и матери, что с Генри у нее чисто дружеские отношения. Вряд ли они поверили этому, как и тому, что он мог бы оказать такое же внимание, как им, и любым другим людям. Во всяком случае, мать явно симпатизировала Генри, он очаровал всех женщин семейства Пристли. Наверняка он давно вынашивал свой план, размышляла Хилари, нахмурившись, пока спускалась по лестнице в холл, оставив маму и сестру наверху распаковывать чемоданы и переодеваться к ужину. Все происходящее ей совершенно не нравилось.
— Почему ты хмуришься? — услышала она голос Генри.
От неожиданности Хилари подпрыгнула на месте и резко обернулась. Генри удобно устроился в кресле в холле с газетой в руках. Она окинула растерянным взглядом его стройную крупную фигуру в сером летнем костюме и светло-зеленой рубашке с распахнутым воротником, и у нее подкосились ноги. Хилари собрала волю в кулак и приказала себе не расслабляться.
Генри мягко улыбнулся, глядя на нее лучистыми глазами.
— А где Доминико? — спросила она. — Кто за ним присматривает?
— Он пьет чай с Николь и Полем, — ответил Генри и повторил свой вопрос: — Так почему ты хмуришься?
— Это тебя не касается! — вырвалось у Хилари, хотя она и не собиралась ему грубить. — Зачем ты привез их сюда? Это выходит за всякие рамки… Конечно, это очень мило с твоей стороны, но… — Она совсем растерялась и покраснела.
Генри саркастически кивнул.
— Благодарю тебя, продолжай!
— Тебе не следовало это делать!
— В этом я с тобой не согласен.
Генри встал с кресла, давая понять, что разговор окончен. И Хилари показалось, что вот сейчас он уйдет — и между ними все кончится. Так же вел себя и Макс, когда она пыталась объяснить ему, что жизнь их складывается как-то не так, хотела поделиться своими опасениями и страхами. Он всегда тоже вставал и молча уходил. А потом возвращался с коробкой конфет или с букетом цветов, и своими сладкими речами убеждал, что она все сама выдумывает и зря треплет себе и ему нервы, ей не мешало бы подлечиться…
Срывающимся от волнения голосом Хилари сказала:
— Генри! Я больше не могу здесь оставаться. То есть… я хочу подать уведомление об увольнении с работы. Я подожду, пока ты найдешь новую гувернантку для Доминико, и потом… потом уеду. Вот и все.
Генри обернулся и уставился на нее с искренним изумлением. Такого поворота событий он явно не ожидал.
— Ты решила оставить меня из-за того, что я привез сюда твою сестру и вашу мать? Ты это хочешь сказать?
Хилари вспыхнула.
— Нет-нет, все совсем не так!
Генри вскинул брови.
— Но именно так ты и выразилась!
— Прости, я просто не подобрала нужных слов!
Они молча уставились друг на друга. Генри отсутствовал две недели, и больше всего на свете Хилари хотелось броситься ему на шею, ощутить его мускулистое тело и знакомый запах, заполнить им свои легкие. Ей хотелось… хотелось невозможного.
— В конце концов, я простая воспитательница твоего ребенка, — сказала она, проглотив ком. — И я вправе расторгнуть трудовое соглашение в любое время по своему усмотрению. И я… я уже написала заявление и хочу тебе его отдать. Вот и все!
— Мое мнение для тебя никакого значения не имеет? — Генри нахмурился. — Может быть, позволишь промолвить словечко?
— Нет, я все решила. Не переубеждай меня! — Хилари затрясла головой, чувствуя, что силы ее покидают.
Генри долго молчал, мучительно подыскивая уместные слова, и наконец сказал именно то, что было важно в этот момент:
— Ты любишь меня, Хилари?
— Что? — переспросила она, пытаясь выиграть время и найти силы, чтобы правдоподобно солгать.
— Я спросил, любишь ли ты меня, — повторил Генри, глядя ей в глаза.
Хилари поняла, что ей не уйти от ответа. Но как же быть? Что ему сказать? У нее закружилась голова. Она вздохнула и чуть слышно выдохнула:
— Нет.
Между ними словно взорвалась бомба.
— Не верю! — выкрикнул побледневший Генри.
Попроси он ее повторить это слово, она бы не смогла. У нее на глазах он постарел за десять секунд на десять лет. Хилари отвела глаза, потупилась и медленно произнесла:
— Прости меня.
После долгой паузы он мертвым голосом сказал:
— Не надо извиняться, это не имеет значения. Но… — Генри вновь немного помолчал и добавил: — А как же Доминико? Он тоже ничего для тебя уже не значит?
— Он мне очень дорог, — пролепетала Хилари, чувствуя себя последней тварью.
Лицо Генри посерело, губы побелели и дрожали. Он нахмурился и с трудом выдавил из себя:
— Я немедленно приступлю к поискам подходящей замены. На это, естественно, уйдет какое-то время. Я бы не хотел огорчать Доминико. Ты меня понимаешь? Надеюсь, ты поживешь у меня, пока мы не разрешим эту проблему?
— Разумеется.
— Прошу пока ничего не говорить мальчику. Когда я найду новую няню, она некоторое время будет работать вместе с тобой. Как в свое время ты с Сильвией. Хорошо?
Не в силах вымолвить ни слова, Хилари кивнула. Генри собрался было уйти, и тогда она воскликнула:
— Я возмещу тебе расходы на авиабилеты для моей мамы и Доротеи! И, разумеется, им следует немедленно покинуть виллу…
— Не оскорбляй меня! — гневно воскликнул Генри, обернувшись. — Твои родственники — мои гости, они пробудут здесь две недели, как было условленно. И прошу тебя избавить меня от разговоров о расходах! Я сам этого хотел, меня никто не принуждал. Тебе не стоит опасаться, что я буду смущать вас своим присутствием: завтра утром я отправляюсь в Швецию и пробуду там примерно месяц.
Все это походило на кошмар.
— Генри… — пролепетала Хилари.
— Молчи! Не извиняйся, иначе я не отвечаю за свои поступки! — выкрикнул он.
Хилари содрогнулась. В ее глазах читалось отчаяние. Генри сразу как-то обмяк и тихо произнес:
— По крайней мере, ты была честна со мной. Спасибо. Покончим с этой историей раз и навсегда!
Сердце бедной Хилари разрывалось от отчаяния, слова Генри прожгли его насквозь, она испытывала адские муки.
— Николь уложит Доминико в постель, пока мы будем пить в гостиной коктейли. А потом она же подаст нам ужин в половине девятого. — Голос его звучал холодно и отчужденно. — Не лучше ли тебе пойти переодеться, а потом препроводить своих родных в гостиную?
Хилари машинально кивнула, лихорадочно проклиная себя за неосмотрительность. Не нужно было ничего говорить, я и так уже наболтала много глупостей. Что же теперь делать? Как быть?
— Генри! — воскликнула она, от отчаяния совершенно теряя голову. — Генри, мы должны все обсудить, это сложный вопрос… — Она не могла подобрать нужных слов. — Ради Бога, только пойми меня правильно, умоляю!
— Не надо, Хилари! — чужим голосом прервал ее Генри, глядя на нее так, словно видел впервые. — Нам не о чем разговаривать. — Он помрачнел. — Ты достаточно ясно выразила свои чувства, и ситуация нам обоим теперь понятна.
Перед глазами Хилари возникла пелена, в ушах у нее зазвенело. Но едва за Генри захлопнулась дверь кабинета, как в голове у Хилари тотчас же прояснилось. Она огляделась по сторонам: пустота! Ее окружал вакуум. Она целиком слилась с ним и предстала перед абсолютным мраком. Генри исчез в темной дыре безвозвратно.
Это был финал драмы, конец спектакля, устроенного ею, так отчего же она не радуется и не веселится? Разве не этого ей хотелось?
Хилари впала в оцепенение. Она не замечала солнечного света, падающего из высоких окон на пол и стены. Ничто не волновало ее. И, наступи сейчас конец света, она вряд ли обратила бы на это внимание.
Генри оставил ее в покое навсегда. Мысль о том, что она только что совершила величайшую ошибку, не давала Хилари сосредоточиться и принять какое-то решение. Она собрала волю в кулак и сказала себе, что нельзя распускать нюни, все равно уже ничего не изменишь.
