Я поступила так, как следовало поступить.
Глубоко вздохнув и окончательно успокоившись, Хилари стала подниматься по лестнице, едва переставляя свинцовые ноги. Иного выхода у нее не было. Рубикон перейден, и все мосты сожжены.
— Ужин просто великолепен, Генри! Николь чудесно готовит. Провести здесь целые две недели — сказочное удовольствие!
Голос Доротеи был звонок и преисполнен восторга. О своем женихе в этот момент она даже не вспоминала. Хилари хмуро наблюдала за сестрой, которая была моложе ее на четыре года и в свои двадцать лет выглядела очаровательно, хотя в юности и была толстушкой. Стройная, молодая, счастливая и беззаботная красавица Доротея не имела никаких неприятных секретов и спокойно спала по ночам, а бодрствование ее не отягощали тяжелые воспоминания. О такой девушке мечтал любой мужчина.
Хилари стало стыдно: нужно радоваться за Доротею, она вполне заслуживает счастья. Хилари любила сестру, но беззаботность той и бьющая через край энергия вселяли в нее такое чувство, будто она старше Доротеи на пару десятков лет.
Хилари перевела взгляд с мордашки игриво настроенной сестры на Генри, сидевшего на противоположном конце длинного стола. К своему полнейшему ужасу, Хилари обнаружила, что он смотрит словно сквозь нее, как недавно в холле, в конце их разговора.
Подали коньяк и кофе. Напитки оказались на редкость изысканными и ароматными. Никто не торопился встать из-за стола. Хилари вынуждена была поддерживать общий непринужденный разговор и терпеть при этом жутчайшие душевные муки.
Ей и раньше доводилось ужинать в этой официальной столовой вместе с Генри, когда у него возникала такая прихоть. Но сегодня старинная обстановка, хрустальные бокалы, серебряные приборы на белоснежной скатерти и массивные бронзовые канделябры вселяли в нее отчаяние, напоминая о том, что скоро ей придется отсюда уехать. Украдкой вздохнув, Хилари перевела взгляд на мать, которая сидела на почетном месте рядом с Генри и радушно улыбалась ему. Хилари подумала, что мать уже давно не казалась такой веселой и счастливой, пожалуй, с тех самых пор, как умер отец. А сестра была едва ли не на седьмом небе от счастья и наслаждалась каждым мгновением. На Генри Хилари старалась не смотреть, а когда их взгляды все же пересекались, опускала глаза.
Хилари надеялась, что, когда кофе будет выпит, ужин закончится и все разойдутся по своим спальням. Но неугомонная Доротея спутала ей все карты. Стоило лишь Генри из вежливости предложить дамам перейти в гостиную и продолжить там вечер, как Доротея с щенячьим восторгом ухватилась за эту идею. Время близилось к полуночи, но вся компания весело болтала и смеялась, попивая прекрасное вино и наслаждаясь хорошей музыкой. Еще не менее двух часов Генри успешно играл роль гостеприимного хозяина.
Разгоряченный разговором и всеобщим приподнятым настроением, он с разрешения дам снял пиджак и галстук и даже расстегнул две верхние пуговицы на сорочке, после чего стал просто неотразим. У Хилари перехватило дух. Доротея пожирала красавца брюнета восхищенным взглядом и буквально смотрела ему в рот, ловя каждое слово.
Хилари стало так противно, что захотелось влепить сестре оплеуху. И Генри, естественно, тоже. Она не предполагала, что настолько ревнива, и удивлялась обуревающему ее желанию закричать, завизжать, начать кусаться или плеваться. Еще вчера она готова была поклясться на Библии, что напрочь лишена ревности, потому что это чувство умерло вместе с любовью к Максу. А сегодня с ней творилось нечто невероятное.
Чаша терпения Хилари переполнилась в половине третьего ночи, когда Доротея, разгоряченная алкоголем, разошлась настолько, что настояла на том, чтобы Генри потанцевал с ней под ее любимую мелодию. Она буквально вытащила хозяина виллы на середину гостиной и повисла у него на шее, закружившись под чувственные звуки музыки, наполнившие комнату. Все поплыло у Хилари перед глазами, она видела лишь стройную молодую блондинку в объятиях Генри.
Сделав глубокий вздох, Хилари решительно встала и подчеркнуто равнодушным голосом громко объявила:
— Я просто засыпаю. Прошу меня извинить, но я иду спать.
Мать испуганно улыбнулась ей, прошептав:
— Вечно Доротея выставляет себя в дурацком свете!
Это слегка смягчило боль в сердце Хилари, но не настолько, чтобы остаться в комнате: она боялась разрыдаться прежде, чем окажется за дверью.
Чувствуя себя одинокой и всеми преданной, Хилари изобразила на лице безмятежную улыбку, бодро пожелала всем приятно провести остаток чудесного вечера и едва ли не бегом выскочила вон, хлопнув дверью.
Чудесный вечер! Она поморщилась, стремительно взбегая вверх по лестнице. Какая чушь! Совершеннейшая нелепость! И как глупо я вела себя! Генри имеет право танцевать, с кем хочет, равно как и Доротея. Разве Генри не было сказано, что между нами все кончено? И не сама ли я сказала Доротее, что между мною и Генри ничего не было? Так что обижаться мне следует лишь на себя, а не на других! И настроение я испортила себе тоже сама.
Но как же я его ненавижу! Хилари отчаянно заморгала, пытаясь унять наворачивающиеся на глаза слезы. Она и ненавидела Генри, и любила его, и все, что творилось в ее душе, было в миллион раз страшнее и хуже всего, что она испытала с Максом.
Нужно завтра же бежать прочь с виллы, из Антиба, с Лазурного берега, из Франции! Правильно я поступила, что порвала с Генри!
Ладонь Хилари легла на ручку двери ее комнаты и застыла, остекленевший взгляд уперся в светлый дубовый шпон. Боже, ведь я действительно влюблена в него! Генри признался мне в любви, и я ему поверила, хотя он ни словом не обмолвился о браке или о чем-то подобном. Поверила в серьезность его чувства и смертельно испугалась! Струсила настолько, что захотела сбежать! Вот только от кого? От него или от себя? А может, просто от любви?
Хилари осторожно открыла дверь и вошла в комнату. Свет она зажигать не стала, а прошла в темноте прямо в спальню, освещенную ленивым светом полной луны. В сумерках, в полумраке ей легче думалось.
Оказывается, я трусиха: панически боюсь вновь разочароваться в мужчине и потому не слушаюсь собственного сердца. А ведь ему так хочется рискнуть еще раз! Значит, я предпочитаю влачить жалкую, одинокую жизнь, лишь бы не оказаться вновь в зависимости от Генри и не пытаться наладить с ним отношения.
Хилари покачала головой: от логики не скроешься, как бы ни хотелось.
Из размышлений ее вывел настойчивый стук в дверь. Хилари посмотрела на наручные часы и нахмурилась: три часа ночи. Кто же решил потревожить меня в такое время? Неужели что-то случилось с матерью или с Доротеей? Доминико позвонил бы в звонок, кнопка которого вделана в изголовье его кровати. Значит, это не он. Странно…
Хилари метнулась к двери и рывком распахнула ее, интуитивно чувствуя, что за ней стоит не мать и не сестра.
— Привет! — тихо сказал Генри, — Можно войти?
Хилари затрясло крупной дрожью, она побледнела.
— Нет! — выпалила она срывающимся голосом. — Уже поздно.
Она надеялась, что он уедет рано утром, до восьми часов и она сможет выспаться и спокойно позавтракать, но Генри вновь разрушил ее планы. Так ей никогда не обрести покой и не собраться с мыслями.
— Поговорим утром, Генри! — чуть не плача взмолилась она.
— Хилари, это очень важно и срочно! Я хочу…
— Не надо, Генри! Ну пожалуйста!
Не начинай этого разговора, мысленно умоляла она, не надо! Сегодня я слишком устала, мне нужно собраться с силами, чтобы выжить. Я с огромным трудом выкарабкалась из пропасти печали и отчаяния, я не могу позволить себе снова упасть на дно. Я едва стою на ногах и могу потерять сознание!
Генри смерил ее внимательным взглядом и, прочитав в глазах Хилари эту мольбу, спокойно сказал:
— Ладно, отложим разговор до утра. Тебе лучше лечь спать, у тебя измученный вид.
Он повернулся, чтобы уйти, и Хилари уже собралась закрыть дверь, когда Генри внезапно обернулся.
Хилари не успела отпрянуть, он набросился на нее как пантера и стал жадно целовать. Она сделала попытку оказать сопротивление, но внезапно обмякла, пораженная пылкой страстью, с которой Генри впивался в ее губы.
Его руки ласкали ее податливое тело с особой настойчивостью, не оставляя сомнений в его намерениях. Хилари мысленно отметила, что Генри утрачивает над собой контроль, но не стала его отталкивать. И не потому, что не могла, — она этого не хотела! Да, им предстоит расстаться навсегда, но стоит ли из-за этого лишать себя ночи божественного наслаждения? Отказываться от удовольствия, которое запомнится на всю жизнь? Разве она не заслужила отдохновения? Зачем же отказываться от возможности побывать в раю?
Генри сладострастно застонал, и Хилари вторила ему, обняв за плечи и прижавшись к нему. По их телам пробежал огонь, по жилам растекся жар, дыхание участилось.
