– Ага. Они теперь в Америке. У каждого семья, дети. Вряд ли стоило срывать их с места. К тому же я вовсе не уверена, что они захотели бы прийти, даже если бы жили в Англии. Я не видела их с тех самых пор…
Девушка запнулась, но быстро продолжила:
– Они отправились в колледж вскоре после того, как я вернулась в Англию, и я не слишком часто их видела. В каникулы они подрабатывали – в гостинице, в детском летнем лагере обучали детишек ходить на яхте. Это было одним из их увлечений – парусный спорт и плавание. Мне кажется, ребята не слишком ладили с родителями, стремились побыстрее уехать из дома.
– Но ты любила дядю и тетю? Ты была счастлива, когда жила с ними?
Анабель ответила с вызовом в голосе:
– Да, они были добрыми. Я догадывалась, что в какой-то мере тетушке я в обузу, но они старались никогда не показывать мне этого. Тетушка иногда бывала раздражительной, но, впрочем, не только по отношению ко мне. Господь свидетель, ей приходилось нелегко: три подростка – это совсем не подарок, да и большой дом требовал каждодневного внимания и заботы. К ней приходила помощница – помогала убираться в доме, но тетушка сама готовила и ходила по магазинам.
– Сколько ей было лет?
– Думаю, около сорока. В молодости она была хорошенькой, но потом располнела, поседела. Практичная, деловая женщина, во все вникала, имела собственный магазинчик, заседала в каких-то благотворительных обществах и выбивала для них пожертвования.
– У нее были хорошие отношения с мужем?
Анабель ждала подобного вопроса, боялась, что придется отвечать, но выбора не было. Начала – так договаривай.
– Думаю, что они по-своему любили друг друга. Никогда при нас всерьез не ссорились, но, мне кажется, возникали трения из-за денег. Тетушка порой жаловалась, что у дяди не хватает энергии, инициативности. Она хотела вести более интересную жизнь, чем та, что он мог ей предложить. Вхожая в богатые дома, она хотела жить, как ее друзья, одеваться, как они, иметь машину, как у них. Так что досаждала мужу попреками часто.
Анабель помолчала, но потом решительно продолжила:
– Тетя нередко отправлялась куда-нибудь по вечерам – на приемы или в рестораны с друзьями. И всегда – одна. Дядя Адам не имел никакого отношения к ее общественной жизни. Тихий, спокойный человек, что называется, домосед, он много читал, слушал музыку. Летом, когда было время, любил прогулки, мог пройти несколько миль. Или брал лодку и мы отправлялись на реку, где он учил нас грести, играл с нами, давал нам уроки тенниса. У Кары не слишком хорошо получалось, но у мальчиков были способности, и у меня тоже.
– Значит, на каникулах ты больше общалась с дядей, чем с тетей, которая все время была занята или уходила?
Глаза их встретились. Во рту у Ан пересохло, она провела кончиком языка по губам и кивнула.
– Особенно в выходные, – севшим голосом подтвердила девушка. – Дядя всегда придумывал, чем нас занять.
Она запнулась, а затем вдруг сказала с неожиданной злостью в голосе:
– Он был очень хорошим! Никогда не встречала такого доброго и чудесного человека. Мог часами играть со мной в теннис, помогать со школьными заданиями во время каникул. Дядя Адам проводил со мной больше времени, чем со своими детьми. Они предпочитали общаться с ровесниками.
– В отличие от тебя?
Девушка уставилась в пол, пожала плечами, затем взглянула жениху прямо в глаза с какой-то отчаянной решимостью.
– Я сама хотела быть с ним и не понимала его семью. Жена, дети… ужасно обращались с ним, насмехались, обижали. А я обожала Адама. Он так походил на моего отца! Каждое лето дядя приезжал в школу, чтобы забрать меня на каникулы, а я заранее высматривала его. Едва завидев машину, кубарем слетала с лестницы, бросалась ему на шею, цепляясь, как мартышка, а дядя кружил и кружил меня по школьному двору. Я, наверное, была слишком маленькой для своих лет, хотя тогда этого не понимала. Взрослея, я тем не менее оставалась совсем ребенком: все время лезла обниматься и целоваться к дяде. И мне даже не приходило в голову, что пришло время прекратить вести себя так непосредственно.
– Но твой дядя отнюдь не протестовал против всех этих «детских» ласк? – сухо спросил Бен.
Девушка вспыхнула, бросила на него загнанный взгляд и, отвернувшись, прошептала:
– Мне и в голову не приходило поинтересоваться, что он чувствовал, что думал. Да что я тогда знала о мужчинах!
– А много ли девочек в четырнадцать лет знают это? – заметил Бен, и Ан вздохнула.
– Я была еще более невинна, чем многие мои ровесницы. Я поздно сформировалась, а тогда была костлявой, голенастой девчонкой. Груди в помине не было, месячных тоже. Может быть, поэтому все и обернулось таким шоком. Я льнула к дяде, чтобы спастись от необходимости взглянуть в лицо реальной взрослой жизни. Мне и в голову не приходило, что его обуревают совсем другие чувства, что он… – Ан запнулась, подавила рыдание и, закрыв лицо руками, затряслась в беззвучном плаче.
Бен крепко обнял ее, гладя по голове и бормоча:
– Шшш… Ну все, все, шшш…
– Пожалуйста, не будь таким добрым, – простонала девушка, когда наконец смогла говорить. – От этого становится еще хуже, доброта – это ловушка.
– Ну ты уж скажешь! – воскликнул Бен с кривоватой улыбкой. – Будь хорошей девочкой – вытри слезки и высморкайся, – добавил он, доставая чистый носовой платок.
Анабель не заметила нежного поддразнивания.
– Я сказала, что сформировалась поздно, но я же не сказала, что так и не выросла!
Бен улыбнулся с таким очаровательным лукавством, что девушка не смогла не улыбнуться в ответ.
– Нам всем приходится взрослеть, дорогая. Жизнь не дает другого шанса.
– Да уж, мне она не дала никакого! В один день из романтичного, наивного, невинного ребенка, смотрящего на все сквозь розовые очки, я превратилась в… Меня будто бросили в бурлящий поток… И жизнь уже никогда не станет такой, как прежде.
Ан тихо всхлипнула и зажала рукой рот, снова заплакав. Мужчина взял обе ее руки в свои.
– Расскажи мне все, Анабель. Не останавливайся…
Он тяжело вздохнул:
– Это случилось тем самым летом, когда умер мой отец. Несколько недель стояла ужасная жара. Однажды мы с дядей Адамом решили отправиться на пикник за город. Шли по полям, потом свернули в лес и позавтракали на полянке в тени деревьев.
Девушка закрыла глаза и вновь увидела все – мошкару, танцующую под едва колышущимися ветвями деревьев, золото наливающейся в полях пшеницы, темную зелесь вязов и дубов и над всем этим – раскаленное голубое небо.
– Мы лежали в густой траве и слушали пение птиц, дядя привстал, чтобы понаблюдать за жаворонками, парящими в небе над полем так высоко, что легче было услышать их, чем увидеть. Ах, как они чудесно пели. Я лежала откинувшись и сонно наблюдала за ним. Я почти засыпала. Дядя взглянул на меня, я улыбнулась в ответ, чувствуя себя абсолютно счастливой, и вдруг он изменился на глазах… Лицо перекосилось, голос охрип… Он сказал, что любит меня, и это было чудесно, я так нуждалась в том, чтобы меня любили. Я ответила, что тоже люблю его, и, кажется, покраснела.
