Он пододвинулся к ней. Она никогда не могла одурачить его.
— О ночи, когда мы ехали в Банф…
Он увидел слезы, сверкнувшие в ее глазах.
— Да.
«Перестань! — советовала ему часть его, которая была благородной. Перестань. Разве ты не видишь, как расстраиваешь ее?»
Но другая его часть не могла остановиться.
— Почему? — спросил он.
— Адам, пожалуйста, не надо!
— Ты не любила меня?
— Ты же знаешь, что любила!..
— Ты не любила меня так, как любила его?
— Это нечестный вопрос.
— Я хочу знать!
— Адам!..
— Прошу тебя! — Он услышал мольбу в своем голосе, и ему стало стыдно.
— Дело было не в тебе, Адам. И не в Марке. Дело было во мне.
— Я не понимаю.
— Я бы никогда не сделала тебя счастливым.
— Ты бы не сделала меня счастливым?!
— Нет.
— Когда я просил сделать меня счастливым? Люди не делают друг друга счастливыми.
— Давай скажу это по-другому. Ты бы не был счастлив со мной.
— Как ты можешь говорить это?
— Адам, я скучная. Я всегда была скучной. И, наверное, всегда буду.
Он уставился на нее.
— Ты — скучная?!
— Ты попросил меня под влиянием момента. Ты не обдумал все это. Совсем.
— Я никогда ни о чем другом и не думал. С двенадцати лет.
— Ты просто был разгорячен и возбужден. Если бы я сказала «да», мы бы, наверное, поехали в ближайший мотель.
— Я никогда не думал о тебе как о мотельной девочке, — мрачно сказал он. Хотя не смог бы отказаться от такого удовольствия — поразвлечься с ней. Ему было двадцать два года. Он все время думал о сексе.
— Адам, я пытаюсь сказать тебе, что я самая обычная из всех женщин.
— Нет!
— Да, так и есть!
Они ссорились. Он осознал, что они стояли здесь в темноте и ссорились из-за того, с чем было покончено. В этом не было смысла. Кровь отлила от ее лица, и на носу выступили веснушки, видимые даже в темноте.
Ему хотелось чем-нибудь поразить ее. Виктория Брэдбери — обычная?!
«Виктория Митчелл», — напомнил он себе.
— Залезай на этот проклятый мотоцикл! — сказал он.
Она залезла.
Он ударил ногой по педали. Хотел немедленно уехать и оставить ее навсегда. Сесть на ближайший рейс до Торонто и забыть, что он когда-либо встречал эту ужасную, раздражающую, разрушающую все, изводящую его женщину!
За ударом по педали раздался странный, скрежещущий звук — и больше ничего. Он снова ударил по педали и опять услышал только прерывистый скрежет.
Адам посмотрел на звезды. Теперь наступила его очередь думать, что он слышит смех Марка.
Адам смотрел, как Тори пересекла двор и поднялась по ступенькам домика. Она открыла дверь и вошла, и дверь захлопнулась за ней.
Он зажег фары мотоцикла.
Правда в том, что Адам почувствовал некоторое облегчение.
Он знал мотоциклы и знал, как чинить их.
Первый раз за пять дней он чувствовал себя в своей тарелке. Проблемы были его специальностью. Ты используешь свои ум и опыт для их решения.
Юридические проблемы. Механические проблемы.
Но другие — вроде тех, что связаны с женщиной, которая сейчас гордо прошествовала в дом, — были для него неразрешимыми.
Проблемы, которые касались чувств, были неприятными проблемами. Необычными и неясными.
Насвистывая, он нашел инструменты и начал работать.
В домике было холодно. Тори через стеклянную дверь могла слышать, как он насвистывает «Джингл Белз». У нее возникло чувство, что сейчас в любой момент может случиться что-то непредвиденное.
Он казался счастливым — там снаружи, разбирая этот мотоцикл на кусочки.
Это разозлило ее. Ужасная ночь, которая никак не закончится из-за дурацких проблем с мотоциклом!
Тори вышла через заднюю дверь к свежесложенной горке дров и набрала поленьев. Она бросила дрова перед печкой в домике и яростно порвала газету. Потом добавила щепок, разожгла огонь.
На самом деле эта ночь не была ужасной. Она была совершенно волшебная. Ей казалось, что, если поднять руки, можно достать звезды, которые сияли в небе над ними. Ей казалось, будто они исследователи Вселенной, летящие среди звезд. Она чувствовала необыкновенное родство с Адамом.
Давным-давно университетский профессор, имя которого она забыла, рассказывал им про пиковые эксперименты, названные так в связи с тем, что испытывали альпинисты, когда достигали горного пика, к которому стремились.
И она всегда будет думать об этой ночи так. Пиковый эксперимент.
Момент, когда Адам предложил выйти за него, был самым захватывающим — как будто она втянула невероятно чистый, прозрачный воздух в легкие с самой высокой вершины мира. Как будто она стояла на вершине скалы, прямо над пропастью, оглядываясь назад и наслаждаясь мыслью о возможном полете.
Она почувствовала тогда такую радость, какую раньше никогда не испытывала.
Даже сейчас Тори могла точно воспроизвести все в памяти. На его темных волосах плясал лунный свет, плечи под черной кожей куртки были расслаблены, поношенные джинсы облегали мускулистые ноги. Она могла вспомнить его глаза — темные и загадочные, так пристально смотрящие на нее, что даже годы спустя, вспоминая их, она начинала дрожать.
Она посмотрела на его руки, сильные и красивые, и на мгновение представила, что будет, если они поженятся.
Всего несколько минут назад она обвинила его в том, что его предложение было вызвано лишь возбуждением. Может, тогда он и не испытывал этих чувств? Может, это были только ее ощущения. Она встречала в книгах выражение «полуобморочное состояние» и считала, что для нее это абсолютно невозможно, это привилегия истеричных дамочек.
Но в ту ночь, глядя на него, желая его, чувствуя непреодолимый огонь, разгоравшийся внутри, она была слишком близка к «полуобморочному состоянию».
Может быть, она потеряла пресловутый контроль над собой, полностью отдалась во власть чувств? Какое-то безумие! Адам всегда был импульсивен. Его привлекательность и заключалась в способности полностью отдаваться любому моменту, предложенному жизнью. Он даже выход в магазин за молоком мог превратить в забавное приключение. Адам был парнем, который мог сделать скучнейшие моменты самыми яркими.
Он сделал то, что чувствовал тогда, задумываясь над своими словами не больше, чем перед прыжком с обрыва, — предложил ей выйти за него.
Может быть, пытаясь удержать волшебство момента на всю жизнь? Если бы другая девчонка ехала с ним на мотоцикле, он бы тоже ей предложил? Кто знает, о чем он думал?
Тори знала только, что после этого сумасшедшего прилива радости, после этой борьбы с пламенными языками страсти, которая бушевала в ее душе, тут же пришли сомнения, сомнения, сомнения…
