– Лада… Что такое? Ты чего? – Голос Млады прозвучал совсем не сонно, словно и она ни разу не сомкнула глаз за всю ночь.
– Я не могу без Зарянки, – всхлипывала Дарёна.
– Дурашка ты моя, она ж просто в другой комнате, – с грустноватой улыбкой молвила Млада.
– Я привыкла, что она тут, всегда под боком… А когда её нет, мне чудится её голосок… – Дарёна пыталась унять слёзы, смахивая их пальцами и перебивая глубокими вдохами, но безуспешно – они продолжали литься тёплым градом по щекам.
– Ну-ну-ну… Лада! – Ладони Млады завладели её руками, и Дарёна очутилась в объятиях супруги. – Горана её только покормит – и весь день Зарянка в твоём распоряжении. Никто ж её у нас не отнимает!
Матушка Крылинка уже топила печь на кухне, замешивая тесто для оладий. Рагна неважно себя чувствовала с утра, и ей было разрешено ещё поваляться в постели, а Горана, сидя рядом, держала Зарянку у своей груди.
– Ну, что? – шёпотом спросила Дарёна, останавливаясь в дверях.
– Сосёт вроде, – улыбнулась оружейница. – Я боялась, что не хватит ей – ан нет, полилось сразу молозиво, будто по волшебству, стоило только племяшку к груди приложить.
– Как же ты на работу пойдёшь, ладушка? – потягиваясь под одеялом, спросила Рагна. – Не возьмёшь же ты Зарянку с собою в кузню…
– С собой, знамо дело, не возьмёшь, да и дома не останешься – работать надобно, – согласилась Горана. – Вы вот что… Как она кушать попросит – несите её к воротам и меня зовите. Выйду, покормлю – да и дальше работать.
– Хлопотно тебе будет, – вздохнула Дарёна.
– А что поделать? – Горана пожала плечами и снова устремила полный родительской нежности взор на девочку. – Кошкой ваша с Младой дочурка должна расти – кошке её и кормить следует. Не звать же кого-то чужого в кормилицы…
Вместо слов благодарности Дарёна обняла оружейницу за плечи и поцеловала в чуть шершавую голову. В груди разгорался комочек нового, особенного тепла, а из него тянулась ниточка к сердцу Гораны, в чьём облике проступали и черты Млады, и Твердяны, делая её ещё ближе, ещё роднее…
– А мне сегодня котятки снились, – сказала Рагна, прижимаясь к плечу супруги и с задумчиво-ласковой улыбкой глядя в лицо кормящейся малышки. – Два таких славных, маленьких котёночка… Чёрные, как уголёчки, мурчат, ластятся ко мне, а глазёнки – синие-синие, как у тебя, ладушка.
– И что же значит сей сон, по твоему разумению? – Горана с добродушной усмешкой скосила взгляд на жену.
– Чую я, двойня у нас будет, – с уверенностью сказала Рагна. – Я тут вот что подумала… Ежели и правда двойня родится, давай, я одну сама стану кормить, а? Одну – ты, вторую – я. Двух кошек, Светозару с Шумилкой, мы уж вырастили, а белогорской девы у нас ещё не было. Я б её вышивать научила… М?
– Поживём – увидим, лада, – молвила Горана с не гаснущей в глазах улыбкой.
А между тем матушка Крылинка уже принялась печь оладушки и ласково созывала всех к столу:
– Кому ладушки-оладушки горяченькие, с пылу-жару?
Дарёне стоило немалых усилий убедить Младу выйти к завтраку. Та что-то совсем приуныла, замкнулась, и при виде её насупленных бровей и осунувшегося угрюмого лица Дарёна и сама не рада была новому дню.
– Ладушка, ну улыбнись, – уговаривала она, покрывая лицо супруги лёгкими поцелуями. – Ежели б ты только знала, как я истосковалась по твоей улыбке…
Млада только вздохнула в ответ, и улыбка у неё вышла кривоватая, невесёлая.
– Ты из-за Зарянки расстроилась? Полно тебе! Ты же не виновата, что с твоим молоком такая беда вышла! – убеждала Дарёна, но сердцем чувствовала: впустую падали слова-семена утешения, не давая ростков в печальной душе её любимой синеглазой кошки.
Кое-как они добрались до стола. Усадив Младу, Дарёна подвинула ей одну миску с простоквашей, а вторую – с оладушками.
– Что-то ты кислая с утра, сестрица, – заметила Горана.
– Ничего, сейчас вот оладушек горяченьких отведает – и повеселеет, – уверенно сказала Крылинка.
Млада хотела что-то ответить, но поморщилась и промолчала. Тоска в её глазах язвила Дарёну в сердце, вливая в жилы холодный яд уныния. Румяная, радостная заря вставала за окном, сад беззаботно вздыхал листвой, пробуждаясь в утренней прохладе, а птицы звонко и весело перекликались пронзительно-хрустальными голосами, но жизнь не играла для Дарёны и половиной своих красок, если Млада была мрачнее тучи.
Левкину звать не пришлось: главная жрица Лалады постучала в дверь сама, принеся в дом на складках своего светлого плаща росистую свежесть утра и величественно-спокойный, умиротворяющий дух хвои и тихорощенского мёда, туесок которого она, как и Вукмира в своё время, принесла с собою. С почтительными поклонами приглашая её к столу, Крылинка поведала ей о случившемся.
– Всегда Зарянка кушала молоко своей родительницы – и ничего, а тут вдруг… Хмарь. И откуда она только взялась?
– Не забывайте о том, где находилась Млада душою, – подумав, ответила Левкина.
– Ежели твёрдая хмарь смертоносна для тела, то представить страшно, что она может сделать с душой, – молвила Горана, хмурясь.
– Душа, как ни странно, более вынослива в этом отношении, – сказала Верховная Дева. – Однако, находясь в Озере, она впитала в себя очень много боли и яда, которым оно было переполнено. Части души воссоединились, и теперь всё, что приняла в себя та частичка, которая находилась в плену, выходит наружу. На полное очищение потребуется некоторое время.
– Но отчего отвар яснень-травы не помог? – недоумевала Крылинка. – Ведь он должен очищать от хмари! Из Зарянки-то всё вышло, а из Млады – нет.
– Зарянке повезло, – молвила Левкина. – Дитя высосало совсем немного хмари с молоком, а вот с тобой, Млада, всё не так просто. Настоятельно советую тебе какое-то время пожить у нас, в общине Дом-дерева. Думаю, сила Тихой Рощи и воды Восточного Ключа будут способствовать скорейшему исцелению, а мы будем ежедневно проводить обряды очищения для тела и для души.
От слов Левкины повеяло разлукой, и глаза Дарёны едко защипало от близких слёз, но ради блага Млады она спрятала птицу-печаль в клетку и улыбнулась.
– Ладушка, не горюй. Мы с Зарянкой подождём столько, сколько потребуется, лишь бы ты была здорова и снова весела, – пролепетала она, изо всех сил борясь с дрожью в голосе.
