— Сколько же тебе было лет? — спросила потрясенная Китти.
— Пятнадцать, — пожал плечами Никос. — Но я был хорошо развит физически, а для тех, кто извлекал выгоду из этих зрелищ, мой возраст не имел значения.
— Тебе приходилось боксировать с теми, кто был старше тебя? — Китти стало плохо от этой мысли. Видимо, ее ужас отразился в глазах, так как лицо Никоса исказила гримаса.
— В моем прошлом хватает неприятных страниц, дорогая. У меня трудное детство. Однако наш ребенок не будет знать, что это такое, — словно поклялся Никос, положив руку на живот Китти. — Но моя мать заслуживает только самых добрых слов. Она истязала себя работой, лишь бы меня накормить и обуть. — Никос сглотнул, так как никогда и никому об этом не говорил и сейчас не понимал, что заставляет его продолжать свой рассказ. — Мама всегда боялась, что когда-нибудь я сверну на кривую дорожку, — невесело признался он, — но когда мне было шестнадцать, она стала работать экономкой в доме Ларисы Петридис. Мне разрешили жить с мамой вместе с остальной прислугой. За несколько лет до этого у Ларисы умер отец, и «Петридис Шиппинг» перешел к ней. Лариса никогда не была замужем и не имела детей, но стала проявлять интерес к моей судьбе. Она предложила заплатить за мою учебу в колледже, и… я принял ее предложение. С образованием легче найти хорошо оплачиваемую работу. Только так я мог заботиться о матери.
Никос перекатился на спину и сжал челюсти, когда на него нахлынули воспоминания, которые он слишком долго гнал от себя.
— Моя мать умерла от рака до того, как я получил степень. Ей было немногим за тридцать. — Он сглотнул, по его лицу прошла судорога. — У нее просто не осталось сил бороться с болезнью. Я тогда чуть с ума не сошел от горя, но Ларисе удалось убедить меня, что жизнь продолжается. Она предложила мне должность в своей компании. Довольно быстро обнаружилось, что у меня есть деловое чутье, хотя пошли слухи — совершенно необоснованные, — что я получил должность топ-менеджера через ее постель. На самом деле я смотрел на Ларису как на женщину, заменившую мне мать, а она в свою очередь относилась ко мне как к сыну, которого у нее никогда не было. — Никос слегка улыбнулся кривоватой улыбкой. — Хотя она очень забавлялась тем, что о нас писали в средствах информации. У Ларисы было то, что можно назвать характером. — Его лицо стало напряженным. — Она умерла внезапно, и я, как и все, был совершенно потрясен, узнав, что она сделала меня своим единственным наследником. Я встал во главе компании и работал как вол, чтобы добиться успеха. — Голос Никоса прервался, и у Китти перевернулось сердце, когда она увидела муку в его глазах. — Я не сомневаюсь, что Лариса гордилась бы тобой, — мягко сказал он.
Теперь Китти начала больше понимать, откуда у него эта стальная решимость и воля. Потерять одну за другой двух самых дорогих в жизни женщин в течение нескольких лет, снова остаться одному, так и не узнав, кто твой отец, — это был удар, способный подкосить любого. Подчиняясь зову сердца, а не рассудка, она нежно взяла его лицо в свои ладони и прижалась губами к его губам, предлагая ему свое утешение, понимание, нежность.
Китти проснулась от проникавших сквозь жалюзи солнечных лучей, падавших ей прямо на лицо. Она потянулась, перевернулась на бок и улыбнулась при виде чашки чая, которую Никос поставил ей на туалетный столик. Шел уже второй месяц ее беременности, и она часто просыпалась, испытывая чувство тошноты. Цветочный чай, казалось, был единственным, что могло успокоить ее желудок, и Никос не позволял ей встать с постели, пока она его не выпьет.
За последние пару недель она узнала его с новой стороны. Иногда он по-прежнему отдалялся от нее и работал долгими часами, движимый, как подозревала Китти, демонами своего полного лишений детства. Однако на ночь Никос чаще всего возвращался к ужину, хотя потом на несколько часов скрывался у себя в кабинете.
Она стала с нетерпением ждать их совместных трапез, а когда Никос возвращался домой, ее радости не было предела. За столом они обсуждали работу, а иногда и новости в газетах, и эти разговоры, бывало, перерастали в оживленные дискуссии. Рядом с ним Китти будто оживала — до встречи с Никосом ни один мужчина не заставлял чувствовать ее так, как он, а в спальне он превращался в искусного любовника и дарил ей наслаждение, о котором до встречи с ним она не смела и мечтать.
Они присутствовали еще на нескольких светских мероприятиях, и постепенно Китти начинала нервничать все меньше, входя в зал, полный незнакомых людей. Одежда, привезенная ею с Аристо, мифическим образом испарилась и была заменена элегантными, сексуальными нарядами.
Китти слышала шум воды в ванной и знала, что с минуты на минуту Никос появится в одном из своих дизайнерских костюмов, в которых он отправлялся на работу. Что бы этот мужчина ни надел, всегда можно было быть уверенным, что он будет неотразим. А вот собственное отражение в зеркале повергло Китти чуть ли не в уныние — волосы всклокочены, лицо какого-то зеленоватого оттенка… Это означало, что приступа тошноты ей сегодня опять не избежать. Вчера ей тоже было плохо.
Китти медленно села, молясь, чтобы ее не стошнило прямо сейчас — ей претила мысль, что это произойдет в присутствии Никоса. Но спустя пять минут Никос нашел жену в ванной, игнорируя ее мольбу оставить ее одну. Затем он вытер ее лицо влажным полотенцем, словно она была беспомощной девочкой.
— Лучше? — тихо спросил он, когда Китти с посеревшим лицом села на край ванны.
Поймав свое отражение в зеркале, Китти почувствовала несказанное унижение. Она выглядела ужасно, и хуже всего было то, что Никос застал ее в таком виде.
— Ненавижу все это! — страстно прошептала она.
При этих словах Никос напрягся:
— Это нормальное явление во время беременности. Доктор сказал, что через несколько недель тебя станет тошнить меньше.
Он успокаивал ее, но Китти почувствовала еще большее раздражение.
— Откуда доктор знает, он же мужчина! — В ее словах слышался скрытый подтекст — такой же мужчина, как и сам Никос. — Ты понятия не имеешь, как я отвратительно себя сейчас чувствую. Тебе легко говорить. Это не тебя раздувает, как воздушный шар. Это не тебе нужно волноваться о том, как бы вчерашний ужин не вышел из тебя до сегодняшнего завтрака.
— Согласен, — отрывисто сказал Никос. — Но когда наш ребенок, наконец появится на свет, это все забудется.
— Может быть, — пробормотала Китти.
Приступ раздражения прошел, и теперь она чувствовала стыд из-за своей глупой вспышки.
