– Я тебя пристрелить готов, псина, – грозно заявил Джек, подходя и хватая собаку за загривок. Глаза скульптора, сверкая, на мгновение встретились со спокойными янтарными глазами пса, словно состязаясь, чья воля сильнее. Впрочем, состязания не получилось: Забияка поспешно отвел взгляд, попытался перекатиться на спину в знак изъявления покорности и посмотрел на Лайзу, словно ища моральной поддержки.
– Дурень чертов, – проворчал Харрис, затем оглядел Лайзу и охнул, увидев, что спереди всю ее пес извозил грязными лапами. Брюки Харриса тоже были испачканы – неизбежное следствие прогулки с собакой у воды, но его гостья выглядела так, словно по ней прошлись грязной метлой.
– С тобой все в порядке? – спросил Джек, и это был не просто вежливый вопрос. В его глазах светилась искренняя тревога.
– Разумеется. Он же просто проявлял дружеские чувства. – Лайза оглядела свою блузку. – В любви ему не откажешь. – И тут у нее с языка сорвалось: – Похоже, та ванна, в которую ты меня окунул, была несколько преждевременной.
– Можно и повторить. – Глаза Джека внезапно стали непроницаемыми. – Собака, видя тебя, просто становится неуправляемой. Не пойму, что в тебе такого особенного? Сделай одолжение – не вздумай появляться на собачьих состязаниях на следующей неделе без моего ведома. Я стану всеобщим посмешищем, вздумай пес выкинуть такой номер во время соревнований. Он теряет голову, когда видит тебя.
– Ах, неужели? – отозвалась с улыбкой Лайза, вспоминая замеченный ею еще в прошлый визит журнал, посвященный обучению собак.
Вот и получил бы то, что заслуживаешь, подумала она. Эта мысль крепко засела в ее мозгу, и Лайза стала лихорадочно соображать, как бы еще разок взглянуть на тот журнал, но так, чтобы Харрис не заметил. Наверняка же собачьи состязания проводятся по расписанию, и…
– Кстати, – продолжал Харрис. – В следующий уик-энд как раз соревнования, и я хотел пригласить тебя пойти со мной, но после такого представления, да еще теперь, когда у тебя в глазах черти пляшут… Правда, Лайза, я тебя прошу по-хорошему…
– О чем просишь? – невинно спросила Лайза, стараясь, чтобы в ее голосе звучало непонимание, хотя и знала, что провести Джека ей не удастся. Хватит уже того, что он читает ее мысли, как открытую книгу, так еще при любом удобном случае заявляет об этом вслух!
– Не притворяйся дурочкой, – ответил Харрис. – Я тебя насквозь вижу – ты же прозрачная, как стекло. Все, о чем ты думаешь, отражается в твоих глазах, прямо как на доске объявлений.
– Понятия не имею, о чем ты, – упорствовала Лайза. – Да это и неважно. Как тебе вообще могла прийти в голову мысль, что я куда-то с тобой пойду после… Ну, ты сам знаешь.
– Ах, вот как? Надо полагать, ты имеешь в виду свой заплыв в ванне? Думаю, что ты ждешь извинений. Так вот, я уже сказал и повторяю снова – никаких извинений ты не получишь. Ты играла со мной, и мы это прекрасно знаем, так что получила по заслугам. Может, купания даже и маловато, ибо я сильно подозреваю, что за тобой водятся и другие грешки, о которых мне еще неизвестно.
Слишком точен, слишком восприимчив. Особенно когда так смотрит на нее. Даже если бы Лайза была в состоянии дать хороший отпор, феноменальная способность Джека всегда быть на шаг впереди обескураживала. Значит, он все-таки узнал, что она шарила в студии. Может, сам все и подстроил. Лайзу бы это не удивило, но провалиться ей на этом месте, если она признается в своих прегрешениях – пусть сам и поднимает этот вопрос. Все было бы не так плохо, подумала Лайза, не будь он так невыносимо уверен в себе.
Вот как сейчас.
– Если хочешь, буду рад предложить тебе что-нибудь из одежды. Наверное, тебе не понравится обедать в таком виде, – произнес Харрис, одной рукой открывая дверь перед Лайзой, а второй отгоняя собаку. И прежде чем она успела ответить, добавил: – Разумеется, ты можешь выйти к столу в том, в чем позировала. Возражать не буду.
Лайза едва удержалась, чтобы не прибить его на месте. Нет, каково! Сначала поднимает тарарам из-за того, что она якобы дразнит и провоцирует его, орет, читает нотации, бросает ее в корыто с остывшей водой, а теперь сам изображает из себя соблазнителя!
Она с трудом взяла себя в руки и ответила как можно спокойнее:
– Спасибо, дорогой друг, мне и так удобно.
Однако уничтожающий взгляд Лайзы не возымел никакого действия. Она впустую растрачивала свое презрение. Харрис лишь расхохотался, радуясь, что снова поймал ее. А потом, к окончательному унижению девушки, лизнул свой палец и провел им по ее щеке, стирая реальную или вымышленную грязь. И когда Лайза, защищаясь, подняла руку, лишь ухмыльнулся, перехватил ее кисть и спокойно стер остатки грязи.
– Ну что ж, в таком случае можно посадить малыша за наш стол, пока мы обедаем, – со смешком произнес он. – По-моему, он не более грязный, чем ты.
– И наверняка за столом ведет себя более прилично, чем ты сейчас, – не осталась в долгу Лайза, безуспешно пытаясь вырвать руку. – Может, тебе лучше отослать нас с ним на псарню, чтобы ты мог пообедать, как полагается. – И она бросила многозначительный взгляд на грязные брюки Харриса.
Джеку – чтоб ему пусто было! – не хватило чуткости дать ей это очко.
– Я просто не хотел, чтобы, поглощая плоды моего кулинарного искусства, ты ощущала какой-то дискомфорт, – ответил он, по-прежнему не выпуская ее руки. – К твоему сведению, я один из лучших в мире специалистов по приготовлению жаркого в горшочке. Люди со всего мира приезжали только ради того, чтобы его понюхать.
– А также поразиться твоей скромности, – отрезала Лайза, уже не уверенная, что поступила правильно, не сдобрив его жаркое кайенским перцем. Мысль была крайне соблазнительной, но Лайза вовремя сообразила, что последствия этого поступка ей пришлось бы испытать на себе.
– И за этим тоже, – ухмыльнулся Харрис, отпуская наконец руку Лайзы, однако сначала внимательно обследовал ее: сперва ладонь, затем перевернул кисть, словно собирался поцеловать. – Ну хорошо, а теперь беги отскребай грязь – тебя ждет настоящее лакомство, это я обещаю.
Настрой Харриса оказался заразительным, и, к тому времени, когда Лайза «отскребла с себя грязь», она обнаружила, что ей все труднее сохранять остатки прежнего дурного расположения. Было бы гораздо легче, подумала она, если бы у Харриса оказался такой же ровный нрав, как у его собаки, а то ведь меняется, как погода, и вечно не знаешь, чего от него ждать.
Девушка направилась вслед за хозяином на кухню, все еще лихорадочно перебирая в уме вопросы, которые хотела задать, но не осмеливалась – по крайней мере, напрямик. Куда подевалась ее скульптура? И еще более важный вопрос – что он затеял, заставив ее позировать для работы, которой не оказалось в мастерской? Нелепость какая-то – не могла же она служить моделью для изображения Забияки? И как же хуонская сосна? Куда он дел дерево? Его-то зачем прятать?
