— На кровати, но ты можешь занять ее — я побуду джентльменом и улягусь на диване.
— Лучше поздно, чем никогда, — заметила она сухо.
— Эй! Я вел себя очень благородно: я ведь спустился сюда, чтобы тебя пригласить, — напомнил Гай.
— Ты проявил бы настоящее благородство, если бы согласился спать здесь. — Беренис не сдавалась.
На это Гай только улыбнулся.
— Моему благородству есть пределы, — заявив это, он развернулся и стал подниматься по лестнице.
Беренис еще некоторое время постояла, неуверенная в том, что мысль пойти за ним правильная.
Джуди уставилась на нее и подняла уши.
— И не смотри на меня такими невинными глазами, — сказала ей Беренис. — Тебе еще придется за все это ответить.
Наконец, решившись, она погасила свет и стала медленно взбираться по лестнице вверх.
В спальне было темно, и ей потребовалось некоторое время для того, чтобы дать глазам привыкнуть. Наконец она различила силуэт Гая: он лежал на диване на боку, повернувшись лицом в сторону ее кровати.
Стараясь идти как можно осторожней, Беренис все-таки налетела на стул, ударилась пальцем и поморщилась от боли. Затем она наткнулась на столик, и пара пузырьков полетела на пол.
— Ты прямо слоненок, — заметил Гай шутливо. — Почему бы не включить свет и не пройти нормально?
— Мне нормально и так, — ответила Беренис сердито.
Добравшись до кровати, она скинула халат и радостно проскользнула под одеяло. Постель была еще теплой от тела Гая, и когда она положила голову на подушку, то уловила запах его одеколона. Кажется, тот же, какой она подарила ему на день рождения. Значит, он ему нравится. Мне и самой он нравится, подумала она. — Такой теплый, чувственный запах, и напоминает о своем хозяине.
— А ты помнишь, как впервые привезла меня сюда на выходные? — неожиданно спросил Гай.
— Конечно, помню.
— Мы тогда здорово повеселились, да?
Она не ответила.
— А помнишь, как мы с тобой в первый раз поплыли на лодке в океан?
Хорошо еще, что не вспоминает о сексе, подумала Беренис, хотя именно об этом думала сама.
— Мы выключили мотор и немного подрейфовали, а море было такое шелковое, тихое, ни ветерка.
Беренис это помнила очень хорошо. Как и тепло солнца, и плеск воды, стучавшей о борта лодки. Тогда они были счастливы вместе.
— А потом мы начали мечтать о будущем, — продолжал вспоминать Гай. — Ты сказала, что хочешь на три года посвятить себя карьере певицы, а потом выйти замуж и родить трех детей.
— А ты сказал, что хочешь дом с окнами на океан, как этот, и большую яхту, чтобы поплыть на Карибские острова. — Беренис улыбнулась.
— Это была не такая уж плохая мечта. Тебе она так понравилась, что ты вызвалась поплыть вместе со мной.
Беренис закрыла глаза, вспоминая, что он на это ответил, прошептав ей тихо в самое ухо:
— У меня и в мыслях нет, чтобы отправиться куда-нибудь без тебя.
— Хорошо, что мы тогда не могли знать будущего, — сказала она мягко. — Тогда я была такая уверенная в себе, думала, что могу управлять своей судьбой.
— Нет, не была. Но ты сумела стать такой. Ты справилась с тем, что тебе послала судьба. Из испытаний ты вышла с честью, окрепшей.
— Ну да, но только потом я поняла: нельзя ничего планировать на будущее. Жизнь все равно повернет все по своему.
— Однако лучше планировать и пытаться действовать, чем просто дрейфовать по течению, — возразил Гай.
А я и плыву по течению, подумала Беренис. Я одна в море, оно разыгралось не на шутку, а компас я утопила. И она повернулась к нему спиной:
— Спокойной ночи, Гай.
Однако сон все не шел, несмотря на усталость. Мысли беспокойно скакали, сменяя одна другую, и то и дело мелькали в сознании обрывки сегодняшних разговоров. И вдруг она вспомнила тот момент в гараже, когда осознала, как недооценивала чувства Гая. Беренис снова осудила себя за свою жестокость.
— Гай, ты спишь?
— Нет.
— А я тут подумала…
— Это всегда опасно.
— Нет, Гай, я серьезно. — Она села на кровати.
— Что такое? — Он повернулся на бок, чтобы видеть ее.
— Я все думала и думала о том, что сказала тебе сегодня в гараже.
Он молча ждал продолжения.
— Помнишь, когда я сказала, что смерть Летти позволила тебе продолжить свою карьеру. Я не хотела это сказать.
— Я знаю. — Его голос был очень нежным.
— О Боже, Гай, не будь таким добрым ко мне. — Она выпрямилась. — Я этого не заслужила. Я сказала ужасную вещь.
Он встал с дивана и сел к ней на кровать.
— Ты была очень расстроена, Берни.
— Этого нельзя извинить. — Ее голос предательски задрожал. — Теперь, когда я вспоминаю о… о малышке, которую мы потеряли, я вижу, как была несправедлива к тебе. Я просто не понимала, что ты на самом деле чувствовал тогда.
— Беренис, Бога ради… — Он нащупал рукой выключатель ночника, но она поймала его за руку.
— Нет, не включай, дай мне договорить. Я должна тебе еще кое-что рассказать.
Он опустил руку обратно на постель, но не стал ее высвобождать из руки Беренис.
— Я никогда не винила тебя за то, что тебя не было рядом, когда случилось несчастье. Я винила саму себя.
Она была рада, что сейчас темно и он не видит ее лица, так ей было легче.
— Почему? — Она услышала недоумение в его голосе.
— Но ведь это я была виновата. — Ее голос молил о понимании. — Пойми, я не сделала всего. В тот день я плохо себя чувствовала, но соврала, что со мной все в порядке. Если бы не мое легкомыслие… Тогда… Тогда все могло быть совсем не так. — Глазам стало горячо от слез, и они хлынули на щеки. — Видишь, это я была виновата, не ты. — Ее голос оборвался.
— Господи, милая, не вини себя. Происходит только то, что должно произойти. — Он потянулся к ней и крепко обнял. А его голос, хриплый и нежный одновременно, зазвучал у нее прямо в ухе. — В этом не было ничьей вины, запомни.
— Была. Если бы я поехала в больницу раньше…
— Не надо так думать. Не терзай себя, ты ничего не знала.
— Но иначе думать нельзя, — сказала она потерянно. — Это я! Я сделала это с тобой и с Летти, а потом завернулась в свою скорбь, как в кокон. Я была такой эгоисткой. И до сегодняшнего дня не понимала, как этим тебя ранила, а теперь хочу сказать: прости меня.
— Эй! — Гай вдруг резко оборвал ее и чуть-чуть отстранился. — Беренис, полегче. Знаешь, я очень люблю женщину, которую ты так ругаешь, и должен тебе сказать, что она этого не заслуживает. — Он нежно утер ее слезы с лица. — У той Беренис, которую я знаю, нет ни одной косточки-эгоистки во всем теле, — продолжал он. — И ей не за что себя винить.
