— Дома, в тепле и безопасности, — сказал Барни. — И он смотрится неправдоподобно красиво на фоне этих жестяных подносов.
— Ну разве он не прелесть? Он просто чудо как хорош! Прости, что пришлось насильно оторвать тебя от работы, но дело было неотложное, больше такого не повторится.
— Хочется на это надеяться, — сказал Барни. Он повернулся и пошел в комнату Нелли.
— Кстати, а где будет встреча с мистером Эннерманом? — спросила Сайан.
— Здесь, часов в восемь.
И штора с шорохом закрылась за Барни. Она снова крикнула ему вслед: «Спасибо!» — и погладила коня еще раз, прежде чем бежать назад в салон.
Лэнгли уже успел продать Вайтингтонам французскую скамеечку для ног, кубок и два рубиновых стекла. К тому времени, когда Сайан вернулась, они уже ушли, и Лэнгли выглядывал ее в окошко.
— Ну как там? — спросил он. — Справилась? Все в порядке?
— Превосходно. Мне все помогали — Джордж, и Фиона, и Барни.
— Как? Барни? — Его первой автоматической реакцией была тревога. — Но Барни нельзя поднимать тяжести. Врач же сказал…
— Нас там было четверо, — сказала Сайан. — С ним все в порядке. Да, мистер Эннерман будет в лавке часам к восьми, если ты хочешь присутствовать при нашей встрече.
— Хочу. — В этом Лэнгли был Непреклонен.
Они сидели у Сайан с половины восьмого, неторопливо пили чай, ждали Эннермана, разговаривали об аукционе и обсуждали дела в салоне. Барни был по-прежнему в комнате Нелл. Порой они слышали стук его машинки, иногда — низкий тихий звук его голоса.
— Не могу понять, почему ему нужно работать непременно здесь, — сказал Лэнгли.
— Но он же здесь сидит не все время. Фиона говорит, что он довольно часто выходит.
— Домой он не приходит, — тихо сказал Лэнгли.
Он прислушался к голосу брата, стараясь расслышать слова, но разобрать ничего было невозможно; Сайан могла бы ему сразу это сказать. Занавеска была очень плотная, и говорящий был слишком далеко в глубине другой комнаты.
Глядя на Лэнгли, Сайан опять пожалела, уже в который раз, что вся эта история с соседними комнатами вообще началась. Она подумала о том, стоит ли ей идти встречать мистера Эннермана к двери. Она чувствовала, что Лэнгли будет неприятно любое проявление чрезмерного энтузиазма с ее стороны. Поэтому она оставалась на месте, сидя на диване, пока Барни сам наконец не открыл дверь и не вошел к ним в комнату. За ним следовал человек, который практически закрыл собой весь дверной проем, и только тогда Сайан поднялась и сказала:
— Добрый вечер.
Джосс Эннерман был ростом под два метра, непристойно толстый, с лицом разочарованного во всем херувима. Когда он улыбнулся, его утомленность жизнью отступила на задний план и херувим повеселел. Сайан сказала:
— Прошу садиться, — и он опустился в одно из плетеных кресел, которое тревожно скрипнуло под ним.
Лэнгли сидел в другом кресле, а Барни устроился в углу дивана. Сайан собиралась предложить чаю, с запозданием догадавшись, что надо было заготовить заранее что-нибудь покрепче, но Джосс Эннерман не стал терять времени на светские условности:
— Барни говорит, вы только недавно начали лепить. Чем вы занимались до этого?
В тоне его слышалось обвинение, словно она растратила впустую годы своей юности, и она даже рассмеялась бы в ответ, если бы он был чуть менее огромным и важным. Так что она только могла слабо вымолвить:
— Просто зарабатывала себе на жизнь.
Он отмахнулся от этого, как от совершенно несерьезной отговорки, затем провозгласил:
— Мне понравились ваши работы. — Он одобрительно кивнул. — В них есть какая-то мощь. Да-да, мне понравилось. — Он говорил так, словно награждал ее своей похвалой, как орденом за заслуги, и Сайан расчувствовалась и прониклась к нему огромной симпатией. — Больше вы пока ничего не сделали?
— Пока нет. Мне не хотелось никого беспокоить — их ведь надо еще обжигать в печи. Я ведь их лепила просто так, ради развлечения.
— Очень глупо. Вы теряете драгоценное время. — Видимо, он уже оставил всякую надежду как на нее, так и на весь род человеческий, и она сидела, пристыженная, в ожидании, что будет дальше. — Надеюсь, — печально произнес он, — в дальнейшем вы не станете совершать подобных глупостей.
— Больше не буду.
— Вы сообщите мне, как только закончите следующее произведение?
— Непременно.
— У нас за салоном есть печь для обжига глины, — сказал Лэнгли. — Сайан может ей пользоваться.
— Превосходно! — Эннерман развернулся всем телом к Лэнгли, как будто только сейчас его заметил, и сделал ему предложение, которое явно считал высшей степенью великодушия: — А не хотите ли вы сами продавать ее работы?
Сайан быстро вставила:
— Они не совсем подходят для нашего салона. Они будут там смотреться неуместно.
Лэнгли не нравились те фигурки, которые она лепила, и она не хотела обременять его ими. Инстинкт подсказывал ей, что их лучше вообще не показывать ему.
Он, похоже, был с этим согласен.
— Я уверен, — сказал он, — мистер Эннерман имеет более широкий доступ к потребителю, нежели мы. Так что не стесняйтесь, все в ваших руках.
— Только я вряд ли смогу производить достаточное количество, чтобы об этом вообще стоило так серьезно говорить, вам не кажется? — Сайан виновато улыбнулась Эннерману. — У меня ведь много и других дел, это скорее времяпрепровождение для досуга.
— Других дел? — спросил он. — Чем же вы так заняты?
— Я работаю в салоне.
— То есть вы работаете продавщицей.
— Да, — с вызовом сказала Сайан, — и мне очень нравится моя работа, я намерена работать там и дальше.
Она с ужасом подумала, что лучше бы Эннерман сидел спокойно, потому что каждый раз, произнося фразу, для большей убедительности он беспокойно ерзал в кресле, а ей меньше всего хотелось, чтобы кресло прямо сейчас под ним развалилось. Теперь он наклонился вперед и сказал с выражением:
— Мисс Роуэн, прежде всего вы должны расставить по местам свои приоритеты. Не могу сказать, что у вас задатки гения, но из того немногого, что я видел, я делаю вывод, что у вас есть достаточный талант, чтобы отдавать ваянию гораздо больше времени.
Он был специалистом. Его оценки звучали очень авторитетно, и сначала она ощутила искреннюю радость. Но тут она сразу подумала о Лэнгли, который был ее приоритетом номер один, а если она любит Лэнгли, значит, она будет работать в его магазине, поощрять его занятия живописью, печь ему пироги и печатать письма на машинке.
— Благодарю вас, мистер Эннерман, я дам вам знать, если у меня получится еще что-нибудь, что может вас заинтересовать. И еще раз спасибо, что продали мое изделие.
