«Я не раскисну. Все проходит. Я знала, что так будет».
Эспин опять принялась тереть ванну с несколько нарочитой энергией. О, она еще была возмущена этим фарсом.
Марго она объяснила свое появление тем, что заболевает, и заперлась в своей квартирке. Конечно, Марго вскоре принесла ей чашку с теплым питьем. Потом пригляделась к Эспин, заявила, что та выглядит ужасно, и велела лечь в постель.
Эспин была не просто рассержена. Ей было больно. Но ей не должно быть больно. Она всего лишь возмущена тем, что ее использовали — не важно, для чего и как. Но оттого, что боль не проходила, Эспин сердилась еще сильнее, в основном на себя.
Работа на сенатора Маршалла была отступлением от нормы. Секс с Брейди Маршаллом был безумием. Хорошо, что она узнала правду прежде, чем ситуация вышла из-под контроля. Ей повезло, что она невредимой ушла с политической арены и от людей, которые на ней выступают.
«Ну кого я пытаюсь обмануть? Я вся в синяках и ссадинах». Эспин села у стены и прислонила голову к прохладному кафелю. Да, она правильно рассуждает, но как же ей не хватает Брейди.
Брейди Маршалл делает все, чего не должен делать настоящий мужчина: носит галстук, является членом местного клуба и играет в гольф. Гольф! Самый глупый и бесполезный спорт. Брейди прекрасно вписывается в систему. Он — полная противоположность Эспин.
И, Боже, помоги, она влюбилась в этого типа.
— Где Эспин? Она говорила, что поможет с приглашениями.
Брейди проверял с Лорен свое расписание, когда один из добровольцев, отвечавший за рассылку приглашений на банкет, задал этот вопрос.
— Эспин уволилась, — немедленно ответила Лорен.
Все разом ахнули, затем последовало гробовое молчание.
Миссис Джексон, добродушная пожилая женщина, которая добровольно помогала Маршаллам с тех пор, как дед Брейди переизбирался на второй срок, недоверчиво посмотрела на секретаршу:
— Уволилась? За неделю до выборов?
Лорен была единственной, кому Брейди сказал об уходе Эспин — лишь потому, что та не появилась утром на работе. И он не думал, что ее отсутствие произведет на людей такое впечатление.
Лорен сообщила:
— Она прислала заявление об увольнении в субботу.
— Но почему? — спросил другой доброволец.
Послышались восклицания:
— Боже, помоги ей!
— Как это ужасно!
— Уверен, с ней все в порядке, — сказал Брейди, чтобы закрыть тему.
Миссис Джексон хмуро посмотрела на него:
— Эспин много работала, ей очень нравилось здесь.
И она ушла прямо у финишной черты. Здесь что-то не так.
«Всего лишь босс, который, как она считает, оказался лжецом и манипулировал ею».
— У меня не сложилось такое впечатление, — бросил Брейди.
На него не обратили внимания. Разговоры продолжались:
— Кто-нибудь общался с ней? Надеюсь, она знает, что мы всегда готовы ей помочь.
— Надеюсь, с ее родителями ничего не случилось.
— Может быть, позвонить Марго? Она должна знать, в чем дело.
— Я немедленно пошлю ей электронное письмо.
Брейди ушел, и никто этого не заметил. Его служащие решали, какие пирожные послать Эспин.
Он и не догадывался, что у нее появилось столько друзей. Хотя, если подумать, это не удивительно. Эспин быстро нашла свое место в предвыборном штабе.
Брейди переживал из-за ее молчания. Он звонил ей в субботу вечером, но Эспин не ответила, не позвонила сама. Она не просто рассержена, она нянчится со своей обидой. Все это тревожило Брейди. Прежде всего, его оскорбляло, что Эспин решила, будто он лег с ней в постель с какой-то задней мыслью. Она могла ругать его день и ночь за ложь относительно ее роли в предвыборной кампании, и он покорно выдержал бы это. Но он не настолько низок, чтобы манипулировать ею или кем бы то ни было ради своего сексуального наслаждения или ради победы на выборах. Неужели она считает его подлецом?
Брейди плохо спал этой ночью. Постель казалась ему пустой и холодной. Но прежде он часто спал один. Значит, дело не только в отсутствии Эспин. Нет, он боится, что она больше никогда не ляжет рядом с ним.
Это просто смешно. Эспин покинула его сорок восемь часов назад, пылая гневом. Может быть, ей нужно время, чтобы остыть? Но почему это его так волнует? Она с самого начала без обиняков заявила, что это ненадолго.
Эспин стала для него приятным развлечением, отвлекала от каждодневной рутины. Теперь все должно прийти в норму.
Но, черт возьми, норма совершенно не интересовала Брейди. Норма скучна, однообразна и предсказуема. Он чувствовал, ему непременно надо увидеть Эспин.
Это-то его и волновало.
— Держи, девочка. Я принесла тебе питье.
Марго вошла к ней, не дожидаясь приглашения.
Эспин натянула на себя плед и уменьшила громкость телевизора. К своему стыду, она пребывала в полном расстройстве чувств.
— Спасибо, Марго, но я…
— Никаких но. — Марго сунула чашку в руки Эспин.
Питье было прохладным и явно попахивало спиртным.
— Что это?
— Моя секретная настойка. Я собирала травы в полнолуние.
Эспин сделала маленький глоток, и настойка обожгла ей горло.
— Ой!
— Пей медленно.
Второй глоток пошел легче.
Лицо Марго выражало сочувствие, не переходящее, впрочем, в жалость.
— Мне кажется, обычные травки тебе не помогут.
Я решила, что «Полная луна» больше подходит.
— Это так заметно?
Марго села на диванчик рядом с Эспин:
— Ты уже несколько дней не выходишь из дому.
Конечно, это заметно.
Эспин закрыла глаза:
— Я очень жалкая, да?
— Нет, милая. У тебя разбито сердце. С тобой это происходит впервые, но тут нечего стыдиться.
Отрицать что-либо или утверждать, что сердце ни при чем, было бессмысленно.
— Нет, тут есть чего стыдиться. Я испытываю смесь смущения, приступов жалости к себе, сильного разочарования и стыда.
— Он красивый, обаятельный парень. Из-за такого можно потерять голову. Или сердце.
— Я смогла разделять секс и работу. По крайней мере, мне казалось, что у меня получается. И вот теперь все перемешалось.
— Из-за Брейди?
— Я не должна была эмоционально привязываться к нему. А теперь мне горько оттого, что мной манипулировали. Он с моей помощью дурачил людей. Я — соучастница его обмана.
«Полная луна» согревала желудок. Это было приятно. Эспин действительно стало лучше.
— Тогда разоблачи его, — предложила Марго. — У меня остались визитки кое-кого из репортеров. Уверена, любой с удовольствием опишет эту историю.
— Зачем? Сейчас, по крайней мере, никто не знает про мой позор.
