— Зачем? Сейчас, по крайней мере, никто не знает про мой позор.
— Пусть всем станет известно, что Брейди и его папаша — лжецы.
— Все политики лжецы. Это не новость. — Эспин вздохнула. — В лучшем случае Брейди немного смутится. На самом деле ему важны только выборы, а мое заявление уже не повлияет на результат. — Она на минуту задумалась, провела пальцем по кромке чашки. — Обращение к прессе не решит проблем, а я буду выглядеть жалкой. Все станут надо мной смеяться.
Марго нахмурилась:
— Маршаллы обманывали тебя. Неужели нельзя им навредить?
Эспин пожала плечами:
— Наверное, можно.
— Но?
— Я не настолько ненавижу его, чтобы делать такие вещи. Да и семья, кроме его отца, этого не заслужила.
— Ох, милая. — Марго погладила ее по ноге. — Ты вправду его любишь.
Эспин усмехнулась:
— Да, как это ни глупо.
— Порой мы совершаем глупости из-за любви, но любить — не глупо.
— То, что я влюблена в Брейди, глупо.
— Почему, милая?
— Мы с ним слишком разные.
— Но вы, похоже, до сих пор ладили. Может быть, хорошо, что вы разные. Вы оба станете мудрее.
— В нашем мире это, возможно, так. Но не в мире Брейди.
Марго нахмурилась:
— Знаешь, мне казалось, что все мы живем на одной планете.
— Брейди не может связываться с такими, как я. — В голосе Эспин послышались слезы.
— Ты говоришь так, будто с тобой не все в порядке, но это не так.
— Брейди надо… — «Полная луна» мешала подбирать нужные слова. — Ему нужна женщина особого сорта. Кто-то вроде Жаклин Кеннеди. Чтобы стоять рядом с ним, когда он правит миром. Можешь ты представить меня в шляпке?
— Тебе очень пошла бы шляпка.
— Не отвлекайся, Марго. Пожалуйста.
— Извини. — Подруга прокашлялась. — Я думаю, мы сами не знаем, что нам нужно, пока судьба нам это не даст. Вы с Брейди могли бы…
— Стать ужасной парой?
— Я бы сказала: «уравновешивать друг друга». И когда ты стала такой циничной?
— Когда понимаешь, что на самом деле происходит в этом мире, легко стать циничной. Все бросают слова на ветер, и ничего не меняется. — Эспин вздохнула. — Мы не в силах изменить курс корабля.
Глаза Марго расширились.
— Здесь слишком много отрицательной энергии. Пойду принесу топаз, чтобы прогнать хоть часть пессимизма.
— Я начинаю убеждаться, что пессимизм не всегда плох. Оптимизм — вот что опасно.
— Ты в куда худшем состоянии, чем я думала. — Марго рывком подняла Эспин на ноги. — Идем вниз.
— Марго, я не хочу чаю, и мои чакры в порядке. И аура тоже. Только немного отравлена, — добавила она. — Я очень благодарна тебе за заботу, но хочу еще немного пожалеть себя.
Марго потрепала ее по щеке и улыбнулась:
— Ну, хорошо. Но только сегодня. Завтра мы приведем себя в порядок и пойдем дальше.
— Спасибо, Марго.
— И вот что еще, дорогая. Джекки Кеннеди была сильной женщиной и кое-что сделала, пока носила шляпку.
Марго ушла, а Эспин снова легла на диван, завернулась в плед и задумалась. Она так погрузилась в личные переживания, что забыла о своем первоначальном плане. Ведь она действительно кое-что из всего этого извлекла.
Она может использовать то, что узнала о политике, в своей профессиональной деятельности, а роман с Брейди поучителен в личном плане. В будущем следует внимательнее присматриваться к тем, кого она допускает в свое сердце и мысли.
Расти всегда трудно. И болезненно. Но она становится сильнее.
Постепенно.
Еще несколько дней, и эти выборы станут историей. Брейди должен был бы радоваться хорошей прессе, прекрасным результатам опросов, поздравлять себя с хорошо проделанной работой. Ничего подобного. Он играл свою роль, автоматически пожимал руки, но удовольствие от успешно проведенной кампании исчезло вместе с исчезновением Эспин.
Он не думал, что Эспин останется в его жизни навсегда, не понимал, как она нужна ему, пока женщина не ушла, хлопнув дверью. А выражение ее лица в тот момент преследовало его до сих пор.
Брейди остановил машину у предвыборного штаба и постарался встряхнуться. Нана не терпит опозданий, а до Хилл-Чейс сорок минут езды. Заехав сюда, он опоздает, но утешит бабушку и дедушку обещанием провести с ними несколько дней на следующей неделе. Других планов у него теперь не было.
Брейди завернул за угол и увидел выходящую из здания Эспин. Он заметил у нее в руках небольшую коробку, из которой выглядывала кофейная чашка. Значит, она приходила только для того, чтобы очистить стол и забрать свои личные вещи, а не для встречи с ним. Это был конец.
Эспин остановилась и кивнула ему:
— Брейди.
— Рад тебя видеть, Эспин. Ты выглядишь… хорошо.
На самом деле она выглядела усталой и больной.
Но все-таки это была Эспин — от пестрой шапочки на голове до стоптанных ботинок на ногах.
— Я пытался тебе дозвониться.
— Я знаю.
Она избегала его взгляда.
— Хочешь, выпьем где-нибудь по чашечке кофе и поговорим?
— Нет. Я пришла забрать свои вещи и поблагодарить всех за сладости. Я должна…
Брейди протянул к ней руку, но она отступила.
— Мне надо объяснить…
— Брейди, мне нет дела до того, что тебе надо. Я уже сказала все, что хотела, и не желаю выслушивать твои оправдания.
Он разозлился:
— Будь же благоразумна, Эспин.
Ее щеки вспыхнули, глаза сузились.
— Я не хочу быть благоразумной. Ты обидел меня, сделал мне больно, и боль еще не прошла. — Она окинула его суровым взглядом. — Человек, которым ты оказался, мне не нравится. И что еще хуже, мне не нравится, в кого я превращалась по твоей вине. — Это было как пощечина. Если честно, Брейди предпочел бы пощечину. — Прощай.
Эспин прошла мимо него чрезмерно быстрым шагом.
Он почувствовал какое-то движение у себя за спиной, обернулся и увидел, что его служащие сгрудились у окна. Несомненно, они видели и слышали все.
Брейди побрел к машине.
Это был скромный семейный обед. Нана рассердилась на внука за опоздание, но обещание провести у нее несколько дней после выборов успокоило пожилую даму. Брейди объяснял свою рассеянность и отсутствие аппетита выборами, но истинной причиной, конечно, была Эспин. Он еще не остыл после встречи с ней, и ему меньше всего хотелось сейчас быть на людях.
Прогулка помогла бы, но у него не было времени. И все-таки он решил пойти в конюшню и повидать Паука.
Звуки и запахи конюшни подействовали на Брейди успокаивающе. Паук высунул из стойла голову и приветственно заржал.
— Здорово, дружище! Как дела? — обратился он к жеребцу.
