– Да, я хочу тебя. – Темные глаза Карима смотрели в ее янтарные глаза, его взгляд проникал в мысли Клемми. – Хочу до безумия. – Он взял ее за руку, и его пальцы прижали ее ладонь к набухшей плоти под тонкой материей. Всего два удара сердца – и он отпустил ее. – Я хочу тебя так сильно, что меня буквально разрывает на части оттого, что я не могу обладать тобой. Но что будет с нами?
Клемми казалось, что вокруг ее головы сжимается веревка, впиваясь в виски. Пропасть между ней и Каримом росла.
– Тебе известно, что это брак по договоренности. Брак, к которому я не имела никакого отношения, на который не давала согласия. Мой отец продал меня!
– И все же ты связана обязательствами. Ты станешь супругой Набила.
«Но я не хочу иметь никакого отношения к Набилу!»
Скажи она это, и пути обратно не будет. Как она могла жить, не пытаясь представить, что именно ее ждет впереди? Жить, словно под стеклом? Но Карим вошел в ее жизнь, разбил стекло на мелкие осколки, склеить которые невозможно. Он вынудил ее покинуть этот кокон, выйти в реальный мир.
– Пока еще нет… – возразила Клемми и встала. – Соглашение между нашими странами станет законным, только когда мне исполнится двадцать три года. А Набилу все равно! Он даже не пришел поздороваться со мной, к тому же я видела его с другой девушкой!
По лицу Карима пробежала едва заметная тень, его глаза потемнели – и Клемми поняла, что ему известно больше, чем ей. Это придало девушке сил.
– Он должен сочетаться со мной браком. Но до тех пор я свободна. Я могу быть с тобой. Как тогда, в коттедже.
Он не забыл ту ночь – она видела это по тому, как Карим на мгновение прикрыл глаза.
– Ты никогда не была моей, – холодно заявил он.
– Нет, была!
– Нет, ты не могла. Ты принадлежишь Набилу.
– Я не принадлежу Набилу. Я не его собственность. Пока нет…
– Ты запретна для меня. Мне поручили забрать тебя из Англии, потому что все: Набил, мой отец, моя страна – доверяли мне. И я не могу предать их доверие!
– Потому что ты – человек чести.
– В твоих устах это звучит как оскорбление.
– Ох, нет…
– Тогда мы вернулись туда, откуда начинали.
Карим запустил пальцы в волосы, затем ладонями потер лицо.
– Принцесса…
Опять это слово!
– Я пришел попрощаться, и это все, что нам осталось сказать друг другу.
«Нет… Пожалуйста, нет…» – безмолвно молила его Клемми.
– Значит, прощай, – сказала она вслух.
Его поклон был мимолетным, ничего не значащим. Легкий кивок головы, разворот, и Карим направился к двери, забирая с собой все то, что привнес в ее жизнь. Он не может уйти просто так, даже не оглянувшись.
Что нужно сказать? Что сделать, чтобы остановить его, заставить выслушать ее… передумать?..
– Но я люблю тебя!
Тишина.
Шокирующая пугающая тишина. И ничего более. Карим стоял не шелохнувшись. Не было признаков того, что он услышал слова Клемми. Неужели ей придется их повторять? Впрочем, она повторит, если в этом будет необходимость. Потому что, как только Клемми их произнесла, она поняла, что это чистая правда. Она прошла большой путь с их первой встречи, которая разбудила ее ото сна, показав, что значит чувствовать себя женщиной, до настоящего момента, когда она поняла, что испытывает любящая женщина, на что способно ее сердце. И теперь Клемми была уверена: ее чувства достаточно сильны, чтобы выдержать все, что будущее готовит для нее, если только ей будет дарован один день или одна ночь – ночь любви. Воспоминания будут согревать ее опустошенное сердце, когда брак по договоренности вступит в силу.
– Я…
Она хотела повторить признание, но Карим наконец-то повернулся и посмотрел ей в лицо:
– Ты меня любишь?
– Да, я люблю тебя.
С каждым разом эти слова обретали все больше смысла. Любовь росла в ней тихо, незаметно, как росток разворачивается под землей, готовый прорваться к солнцу. Этот росток был теперь на свободе, при свете дня. И Клемми была этому рада. Она благодарила судьбу за то, что хотя бы раз в жизни ей довелось испытать эти чувства.
Она влюблена в Карима, и ей не придется прожить всю жизнь, не зная, что такое любовь.
– Я люблю тебя, – повторила она просто потому, что ей нравилось, как звучат эти слова. Они дарили ей улыбку.
Улыбку, которая не тронула лица Карима.
– Почему ты меня любишь?
– Разве это не очевидно? Я люблю тебя за то, что ты есть. За твою храбрость. За твою преданность семье и стране. – Он сам решил выполнить эту миссию, хотя мог послать кого угодно вместо себя. – За твою честность. Ты не смог смухлевать даже в чертовой детской игре.
Ее нервный смех резко оборвался, когда она заметила взгляд, который он бросил на нее.
– Тогда ты поймешь, Клемми, почему я так поступаю.
– Нет…
Она видела, к чему он клонит, и жестокая рука сжала ее сердце, скрутила его, пока она не перестала дышать от боли.
– Я не хочу…
Темные брови Карима неодобрительно сдвинулись.
– Вопрос не в том, чего хочешь ты или хочу я. А в том, как это должно быть. Ты обещана Набилу.
– Но… – Протест Клемми оборвался, когда Карим выставил руку вперед. Но не его жест заставил ее замолчать, а взгляд.
– Ты говоришь, что любишь меня? Тогда люби таким, какой я есть. Всего меня. – Он сделал паузу, выжидая, когда до нее дойдут его слова. – А честь – это часть меня.
Ее раненое сердце перестало биться. Вся кровь до последней капли отлила от щек, делая их белее простыней.
– Нет, – простонала она так тихо, что он вряд ли расслышал. – Пожалуйста, нет… только однажды…
Даже сказав это, Клемми прекрасно сознавала, что не будет никакого «однажды». Это сломало бы нравственные нормы, по которым жил Карим. Это сблизило бы их и одновременно разрушило.
Выхода не было.
– Когда?.. – Ее угнетало чувство неизбежности. Ответ был известен заранее.
– Сейчас.
Если он останется, это приведет к катастрофе. Промедлив, он набросится на Клемми и сделает своей. Нельзя поддаться на ее уговоры, дать ей то, чего она добивается. Черт, Клемми сама предложила ему себя. Как же он этого хотел! Карим не знал, сможет ли он дойти до двери, не обернувшись.
Она была чертовски соблазнительна. Но любовь?!
Если что и убедило его поступить согласно доводам рассудка, так именно это. Он не имеет права оставаться, пока не предложит Клемми ответную любовь. Проклятье, да он не имеет права оставаться с ней в любом случае! Она была запретным плодом для него с самого начала, и теперь ничего не изменилось. Последствия его действий, вызванных первобытными инстинктами, были сродни ядерной бомбе. Он не мог предложить ей даже малейшую надежду, не разрушив при этом ее будущее.
