«Удивительно, — думала порой Леля, — звуки, рожденные в душе гения и записанные им когда-то в виде черных крючков и точек, теперь врачуют души людей совершенно иной эпохи, иного образа жизни, взглядов и стремлений. Это ли не доказательство бытия Божия и бессмертия? Через самых талантливых и достойных Бог проводит Свои послания нам, грешным. Помогает выжить в самых, казалось бы, невозможных жизненных испытаниях, не сломаться, не уйти добровольно из этого жестокого мира».
И тут мир напомнил о себе. Телефон зазвонил, резко контрастируя с прекрасной музыкой, которую извлекали ее пальцы. Леля обычно выключала его, когда садилась за рояль. Но сегодня почему-то забыла об этом. Наверное, сказалась усталость последних дней. Она резко вскочила из-за инструмента и схватила трубку, намереваясь дать отпор любому, кто пытается разрушить ее особенное, шопеновское настроение.
— Ольгушка? — спросил полуутвердительно баритон с неповторимым акцентом.
— Да, Кшиштоф, это я, — оторопела Леля. — Рада тебя слышать.
— А видеть? — хрипловато спросил Кшиштоф.
— Как видеть? Когда? — удивилась Леля, стараясь не выдать радость.
— Через час. Лечу, Ольгушка, в Японию. Меня пригласили в жюри очередного конкурса. После нашего разговора я вдруг решил: поставлю-ка в паспорт российскую визу, сделаю на сутки остановку в Москве, может быть, увижу тебя. Должен увидеть. Короче, я уже в Шереметьеве. Только что прошел пограничный контроль, таможню, сейчас как раз сажусь в такси, чтобы ехать к тебе.
— Жду, — выдохнула Леля и без сил опустилась в глубокое кресло.
Василий и Антон выкатились на балкон, словно скованные невидимой цепью. За ними, будто она, как альпинист, была частью их связки, выскочила Ленка.
— Камеру! — прошипел Антон. Извернувшись, он наконец высвободил руку из цепких Васькиных клешней. Антон был левша и со свободной левой рукой чувствовал себя гораздо увереннее. Сильный удар слева заставил Ваську ойкнуть и выдохнуть непечатное ругательство. Но он пришел в себя скорее, чем можно было ожидать.
— Убью гниду! — заорал Васька и пнул изо всех сил Антона головой в грудь. Тот задохнулся, пошатнулся, но не упал. Хлипкий с виду очкарик, собрав все силы, неожиданно огрел Ваську кулаком по уху.
Тот замычал и, навалившись всем телом, припечатал Антона к ограде балкона. Под напором двух тел перила предательски заскрипели.
— У буфета рано-рано повстречались два барана! Прекратите сейчас же! Грохнетесь — костей не соберете! — заорала Ленка.
Антон внезапно резко поднял голову. Такого маневра Васька явно не ожидал. Он охнул и схватился за нижнюю губу. Сквозь пальцы гиганта проступила кровь. Он ослабил хватку, и Антон, вывернувшись, сцапал противника за куртку. У самого Антона от резкого удара слетели очки, теперь он дрался почти вслепую. Ленкин тщедушный герой смотрел на противника, подслеповато щурясь, однако не собирался отступать. Да и она, если честно, не собиралась. Все-таки их двое, а Васька один. Ленка исхитрилась подскочить откуда-то сбоку и поднять оправу, в которой блеснуло на солнце лишь одно стеклышко.
«Белое стеклышко! — почему-то подумала Ленка ни к селу ни к городу, и эта находка придала ей сил. — Прозрачное, светлое стеклышко. Не то что тогда, в Ялте», — подумала она и двинула Ваську кулачком под лопатку.
Силы противников были почти равны. Васька — огромный, высокий, но рыхлый и неповоротливый. Антон — сухопарый, среднего роста, близоруко щурящийся, зато более тренированный и накачанный. Соперники сопели, выкрикивали ругательства, молотили друг друга кулаками, однако без особого перевеса с той или другой стороны.
— Камеру! — требовал Антон, стараясь дотянуться до Васькиной сумки.
— Да пошел ты! — отвечал гигант, методично пытаясь повалить Антона на пол.
А Ленка? Все это время она орала не хуже медицинской сирены. И совершенно напрасно. Внутри здания ее крики никто не слышал, а снаружи шум улицы заглушал любые звуки. Да и прохожие шли, нет, бежали, как всегда бывает в Москве, по людной улице, углубившись в собственные мысли и не поднимая глаз на окна и балконы над их головой.
Того, что случилось дальше, не мог предвидеть никто. Ни Антон, ни тем более Ленка. Василий внезапно оторвался от Антона, схватил Ленку мертвой хваткой и поднял на вытянутых руках над перилами балкона. Теперь внутри была ровно половина Ленки. Вернее, ее ноги в джинсах и кроссовках болтались над перилами. Зато голова и половина туловища оказались снаружи. Нельзя сказать, чтобы Ленкиной голове такое положение понравилось. Она попыталась завизжать, но на этот раз из ее груди вырвался только какой-то слабый писк.
— Еще одно движение, и мне придется уронить девушку, — угрожающе процедил Василий.
— Ладно, твоя взяла, — спокойно и как-то очень тихо сказал Антон, отступая к двери, — черт с ними, с разоблачениями. Ни одно из них не стоит Ленкиной жизни. Ты получишь свои сребреники, парень. Будь счастлив. Если, конечно, сможешь.
Антон еле-еле, словно в режиме замедленной съемки, шел к выходу. Он как-то вмиг ссутулился и шагал, как старик, едва перебирая ногами. Будто сроду не ходил в фитнес-клубы, а, наоборот, страдал тяжелой и безнадежной болезнью.
— Поняла? — строго спросил Васька Ленку и поставил ее на пол. — Это называется психическая атака, Кузнечик.
— Это называется подлость! И трусость! — завизжала Ленка в полный голос и, оказавшись на полу, ударила Ваську ребром кроссовки поперек ноги. А для пущего эффекта, вспомнив советы из книжек по самообороне, двинула коленкой в самое уязвимое Васькино место.
— Ну, сука, погоди! Я же для тебя старался. Чтобы не объявляли потом в розыск, как пропавшую без вести. Ты еще вспомнишь меня, — прохрипел бывший приятель. Он хотел ударить ее по лицу, но не смог разогнуться и принялся подвывать и кружиться на одном месте.
А Ленка схватила Васькину сумку с камерами и двинула во все лопатки вниз, по черной лестнице.
Леля металась по квартире, перебирала наряды и лихорадочно соображала, что надеть и как причесаться к приезду Кшиштофа. Ее, еще недавно печальную и сосредоточенную, внезапно охватила любовная лихорадка. Болезнь была налицо, вернее, на лице. Глаза девушки блестели, щеки порозовели, пульс сделался таким, какой бывает у бегуньи на короткие дистанции. Со всей остротой перед ней встал важный для любой женщины вопрос: что надеть? Все платья, блузки, юбки, еще вчера вполне модные и эффектные, теперь казались нелепыми и безвкусными, напрасно занимавшими место в шкафу.
Белые брюки? Ни в коем случае! Они здорово полнят. Да и Кшиштоф, помнится, как-то обронил, что не любит женщин в брюках. Оранжевую тунику, пикантно открывающую плечи? Нет, ни за что! Слишком прозрачно, вызывающе и к тому же уже не модно. Короткую юбку? Что ж, это сексуально. Ой, нет, будет в ней как подросток-переросток. Да и ноги надо бы тщательнее побрить. Укороченную кофточку? Ну уж нет! Не такой у нее плоский живот, чтобы его обнажать перед изысканным поляком. Да, но надеть что-то надо! Ну не концертное же платье, в самом деле? И уж точно не шелковый халат, в котором она металась по квартире. Тогда что? Ну ладно, сойдет любимый льняной сарафан. Простенько и со вкусом. Ой нет…
