Но родителей рядом не было, и Лиза продолжала размышлять про себя: «Выходит, я тоже устроила Леле подставу? Как те парни, которые хотели получить призовые без особых хлопот. Только в нашем с Лелей случае призом был не солидный денежный куш, а Антон. Живой человек, имеющий право выбирать, кого любить. И моя Леля — она тоже имеет право быть неприступной, чуть холодной, погруженной в искусство и не желающей все пускать на продажу. Словом, такой, какая она есть. А я хотела все переделать по своим правилам и стать счастливой за чужой счет. Такое счастье долгим не бывает. Нельзя все устроить в жизни лишь к своему удовольствию. Выходит, я не лучше того мерзавца в бандане…»
Федор так и не понял, почему Лиза резко остановилась, схватила его за руку и вдруг уткнулась мокрым от слез лицом в его рубашку…
Ленка и Антон завернули от лифта и рванули к черному ходу. Антон первым устремился вниз по узкой прокуренной лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. А Ленка… Она вдруг зацепилась краем легкой кофточки за гвоздь на двери и слегка замешкалась, стараясь не порвать тонкую нить.
— Кузнечик, привет! Вот ты где, попрыгунья! А мне-то сказали, что ты прохлаждаешься в буфете, — внезапно окликнул ее знакомый густой баритон.
Перед Ленкой, как из-под земли, вырос Василий. На этот раз он совсем не походил на рыжего благодушного кота. «Взгляд у Васьки сегодня напряженный, какой-то волчий», — невольно отметила про себя Ленка с беспощадной точностью фотографа. Назвать его Мурзиком у нее язык ни за что не повернулся бы.
— Ой, Вась, а тебя сюда каким ветром надуло? — спросила она вслух, а про себя подумала: «Вот те раз, закон парных случаев. Второй раз за два дня встретила друга юности. Теперь уж совсем некстати. Надо догонять Антона. Да и настроение, признаться, сейчас не самое подходящее».
Но Васька был неисправим. Он подмигнул девушке со всей игривостью, на какую был способен, и захохотал:
— Каким ветром, спрашиваешь, Кузнечик? Да попутным. Ехал с задания и вдруг решил халтурку сюда забросить. А у вас — сектор приз: гонорар дают. Денежки-то, сама понимаешь, мать, никогда не лишние. Я только что оттуда, из бухгалтерии. Пойдем в буфет, Кузнечик, угощаю! Хочешь бутерброд с красной икрой? Нет? Плохо. А с осетринкой? Тоже нет? Ну, совсем фигово. Или, может, как в тот раз — мороженого?
— Ой, Вась, прямо слюнки потекли. Ни фига себе натюрморт под девизом «Жизнь удалась»! Так и навернула бы все это! Только, извини, не сегодня, цигель-цигель, ай-люлю!..
— Значит, так нынче встречают старых друзей! Ну-ну. Не ожидал, Кузнечик! Слышать ничего не желаю! Если ты таким манером будешь всех мужиков отшивать, старой девой конкретно помрешь! Ну ладно, шучу… Короче, Кузнечик, возвращаемся обратно.
— Нет, Мурзик, сейчас не могу! — запротестовала Ленка.
Но Васька и слышать ничего не хотел. Легко, как пушинку, схватил субтильную подругу под мышку и потащил назад, в буфет.
Антон несся вниз по узкой лестнице, задевая локтями перила. А почему, куда — он и сам сейчас вряд ли смог бы толком объяснить. В репортере Смирнове вдруг проснулось шестое чувство, которое очень помогало ему прежде, когда он был музыкантом. Какой-то внутренний метроном выстукивал в голове бешеный темп: быстрее, еще быстрее!
На каждой площадке черной лестницы стояли люди, спокойно курили и мирно трепались. Кого-то он задел локтем, кого-то толкнул плечом. Вслед ему неслись то остроты и смех, то брань и угрозы. Но Антон стремительно несся вниз.
Когда он влетел в их ньюс-рум (так, по-американски стильно, начальство именовало их ничем не примечательную комнатушку), там было пусто. И куда все подевались? Обычно в комнате было не протолкнуться: репортеры, авторы, курьеры, мелкие начальники, которые не считали зазорным заглядывать к подчиненным в комнату. А сегодня выдался тот редкий случай, когда все куда-то пропали. Алла Матвеевна и та до сих пор пребывала в буфете. Когда не надо — торчит тут целыми днями, всех пытается обратить в вегетарианство, а тут, как назло, светской жизни возжелала… Однако что-то все-таки показалось ему странным. Черт! Компьютер! Когда они уходили в буфет, на рабочем столе компьютера Антона была папка с файлами из Ленкиной съемки. Нет! Не может быть! Папка исчезла, зато теперь весь экран занимала Красотка, на которой скакала Лиза. Кадр эффектный, однако с точки зрения журналистского расследования совершенно нулевой. «Ленкина камера!» — спохватился Антон. Он оглянулся и почувствовал противное посасывание в животе. Камеры нигде не было.
Антон выскочил в коридор. Никого! Даже охранник, обычно сонно отгадывавший кроссворды за столиком возле лифта, куда-то исчез.
— Слушай, друг, а где все? — спросил Антон пробегающего парнишку из отдела сенсаций.
— А ты что, забыл? Деньги же дают! — удивился тот. — Небось в курсе, что опять их на неделю задержали. И зарплату, и гонорар. Вот все табуном в бухгалтерию и рванули.
— Послушай, чел, ты, случайно, не заметил… ну, посторонних людей каких-нибудь на этаже. К нам в комнату за последние полчаса кто-нибудь заходил?
— Ну ты, вааще, даешь! Откуда я-то знаю, что я — сторожем здесь работаю? — удивился парень. — Хотя постой, кажется, минут двадцать назад одного снималу здесь видел… Ну да, Ваську. Того здоровенного парня, фоторепортера из «Скандальной газеты». Наверное, тоже про гонорар пронюхал и прискакал за бабками. А что?
— Да нет, ничего. У меня к нему один маленький вопросик имеется. Как ты думаешь, куда этот громила папарацци испарился?
— Да, наверное, в бухгалтерию или в буфет рванул. Он, Васька, пожрать-то любит! По нему видно. Ну да, точно, я засек, он в лифт садился. Эй, ты куда?
Последних слов Антон уже не слышал. Он мчался по длинному коридору к лифту с такой скоростью, словно от этого зависело его выступление на Олимпийских играх.
Ленка и Василий со стороны походили на мирно воркующую парочку. Или на рыжих брата с сестричкой, заскочивших в буфет — перекусить и обсудить семейные дела. Между тем разговор у них шел более чем серьезный.
— Я тебе, Кузнечик, один умный вещь скажу, только ты не обижайся, — процитировал Васька любимое «Мимино». — Не суй свой хорошенький носик куда не следует.
— В смысле? — удивилась Ленка. — Странный совет для папарацци. Совать нос везде, где можно и нельзя, — наш хлеб. И ты, Васька, знаешь это не хуже меня.
Она невольно потрогала свой симпатичный носик, усыпанный веснушками.
— До меня дошли слухи, что ты полезла в ипподромные дела, — вдруг сказал Васька каким-то чужим сиплым голосом. — Говорят, даже наступила на хвост черным букмекерам. Брось, Кузнечик, ничем хорошим для тебя это не кончится. Я это знаю точно.
