дверью и смотрю на Вику. Ничего внутри не шевелится. Будто она чужая. Никогда не была моей. Попробовав Лизу, понял, что нет никого вкуснее. На ее фоне Вика кажется пресной, дешевой, вульгарной. Ее марафет, шмотки… Как я раньше этого не замечал? Клевал на лоск, под которым все прогнило насквозь.
— Неужели нам нельзя попробовать все начать сначала? — произносит то же самое, что каждый день пишет мне в смс.
Я уже нашел тысячу ответов, но ни один из них ей не понравится. Странно, что я вообще испытываю к Вике жалость, хотя стоит ее ненавидеть.
— Вика, скажи, пожалуйста, когда день рождения у моей дочери?
— Причем тут это? — хмыкает она.
— Ты спрашиваешь, нельзя ли нам попробовать еще раз? Сделать вид, что ничего не было? Ты прекрасно знаешь, что Бусинка — самое дорогое в моей жизни. Но ты не выносишь ее. Мой ответ очевиден: нам с тобой не по пути.
— Из-за того, что я не знаю, когда день рождения твоей дочери? — искренне недоумевает Вика. — Хорошо. Скажи дату, я запомню.
Усмехаюсь. Как у нее все легко продается и покупается.
Мотнув головой, сажусь за руль, но Вика не позволяет закрыть дверь. В точности как я тогда у ресторана. Когда умолял ее остаться.
— Царев! — выпаливает раздражительно. Не привыкла, что ее отшивают.
— На прошлой неделе Бусинку прооперировали.
— Да, я в курсе.
— В курсе, значит? — Дырявлю ее сволочную голову взглядом. — И за это время ты ни разу не удосужилась навестить ее, прислать какой-нибудь сраный подарок, чтобы сделать ей приятно. Нет, Вика, я рву с тобой не из-за дня рождения Бусинки. А потому что ты эгоистичная стерва.
Закрываю дверь, завожу тачку и выруливаю с парковки, оставляя Вику переваривать ее собственную ошибку. От жалости не остается и следа. Пустота. И легкость. Даже в зеркало смотреть нет желания. Плевать, бьется Вика в истерике или уже забыла меня. Отношения с ней преподали мне хороший урок. Я больше никогда не променяю людей, которые в меня верят, на случайный соблазн. Я буду жить и дышать только для них.
Домой возвращаюсь как дурачок счастливым. Лизу нахожу на кухне. Она довольно быстро здесь освоилась. Мою мать хватит удар. Но для чего тогда кухня, если на ней не готовить?
Бусинка, судя по всему, смотрит телек в гостиной. Иначе зачем бы он так орал?
— Что варишь? — интересуюсь, сунув нос сначала в бурлящую кастрюлю, потом в блендер. — М-м-м… Приворотное зелье…
— Отворотное, — смеется Лиза, развернувшись ко мне с противнем в руках. — Поставь это в духовку.
Смотрю на маленькие формочки, залитые жидким тестом, и спрашиваю:
— А это что? Мини-хлебушек?
— Кексы. Марьяша попросила. Кстати, надо еще взбить крем… — суетится Лиза, красиво выпачканная в муке.
Чем не подходящее время попробовать еще раз? Достаю из кармана коробочку, ставлю между кексами и привлекаю внимание Лизы:
— Поставь сама. Я не знаю, как.
— Ох, Царев! — Лиза открывает духовку, забирает у меня противень и, не глядя на него, отправляет прямиком в этот пышкин крематорий.
Теряю дар речи. Роняю челюсть. Прихожу в ярость.
— Впервые вижу девушку, которая жарит бриллианты, — произношу с укором.
— Какие бриллианты, Царев? — усмехается Лиза, помешивает суп и переключается на блендер с кремом.
Рывком открываю гребаную печку, вынимаю из пекла горячую коробочку и сую Лизе:
— Например, такие, в ноль-три карата!
Хлопает своими огромными голубыми глазищами. Медленно облизывает палец, пробуждая во мне зверский голод, и аккуратно, чтобы я не оттяпал ей руку, берет коробочку. Открывает, замирает и сглатывает:
— Жареное колечко, что может выглядеть аппетитнее.
Сжимаю челюсти. Долго еще она надо мной издеваться будет?!
— Я тебя сейчас вымажу твоим кремом и сожру, — угрожаю ей, напирая.
Улыбается. Кайфует от моего нетерпения.
— Ты не отстанешь, да?
Запускаю обе руки вперед и обвиваю ими эту упрямую проблему. Обожаю ее мять. Вмиг становится податливая, жгучая. Мурчит тихонько, затачивая об меня коготки и зубки.
— Лиза, — дышу ей в ухо, губами водя вверх-вниз, — может, хватит меня терроризировать? Сжалься надо мной. Я же теперь безработный.
— Подходящее время ты нашел делать предложение, — хихикает, любуясь кольцом. — Рай в шалаше и все такое?
Обвожу свою домину взглядом.
— Ничего такой шалашик. Вместительный.
Лиза поворачивается ко мне и, хитро улыбаясь, спрашивает:
— Наденешь?
Опять заставляет меня нервничать. Как угадать, что у нее на уме? Сейчас раскатаю губу, а она потом скажет, что просто решила примерить.
Усаживаю ее на стол и, не отрывая взгляда от ее глаз, надеваю колечко на ровный, тонкий палец. Сидит идеально. Сверкает симметрично ее глазам. Огнище.
— Ну… Что дальше, Царев?
Ликую. Облизнувшись, повторяю зазубренную фразу:
— Лиза, ты выйдешь за меня?
Улыбается. Закидывает руки за мою шею, трется кончиком носа о мой нос и отвечает:
— Я подумаю…
