Вот и дверь. Постучал. Ответа нет. Джон осторожно надавил на ручку двери. Та со скрипом приоткрылась. От этого резкого звука Тэсс мгновенно проснулась и резко села на кровати. Прядь волос прилипла ко лбу, другая – к щеке. Пальцы нервно вцепились в одеяло. Камин сегодня не растапливали – было холодно и сыро. Еще не понимая, где она находится, кто рядом с ней, она с ужасом глядела на Джона, замершего у порога. Джон испуганно смотрел на Тэсс.
– Малышка, это я, Джон. Опять кошмары? – Он приблизился.
Тэсс наконец полностью вернулась в этот мир. Выдохнула с облегчением:
– Ты… Привет.
Джон сел рядом с ней, взял ее холодные ладони в свои.
– Ну как ты? Очень плохо? – Джон как-то не знал, что еще сказать. Ну ясное дело, что плохо, иначе она не разговаривала бы с ним в таком тоне по телефону. – Ты, кстати, не заболела? – Джон с неподдельным беспокойством вглядывался в воспаленные глаза Тэсс.
– Нет, Джон. Хотя… немного лихорадит, кажется. – Сказать, что все в порядке, у Тэсс не повернулся язык. Иначе как объяснить свое состояние?
– Здесь у вас аспирина нет, что ли? – Джон с присущей ему прямолинейностью мышления увидел только одну сторону проблемы и способ ее решения.
– Не знаю, – тихо ответила Тэсс. Она смотрела Джону в глаза, наблюдала за своим отражением в его зрачках, ощущала тепло его согревающих ладоней. Все это было так привычно, так близко, напоминало о спокойных днях, когда она не знала ни о каком конезаводе, не была знакома с Грегори Дартом, не была… влюблена в него; когда она рассматривала в альбомах фотографии дедушки и бабушки и считала, что они-то всегда любили друг друга, всегда были верны.
Разве это было плохое время?! Тогда все было легко и объяснимо, как в детстве. Разве то безумие, которое накатило сейчас, захлестнуло меня с головой, весь этот бред последних дней стоит того, чтобы отказаться от тепла, привычной ровной колеи? И Джона с его где-то простоватой и неглубокой заботой, которая тем не менее так постоянна и всегда проявляется в одних и тех же формах. Предсказуемость не самое страшное, что может быть в человеке. Джон по крайней мере никогда не вверг бы меня в то состояние, в каком я нахожусь сейчас по вине Грегори! Разве с Джоном я была более несчастна, чем сейчас?
Наваждение. Просто наваждение. Я сейчас уеду, и все станет на свои места. Может быть, и покой ко мне вернется?
Тэсс мягко улыбнулась Джону – словно в благодарность за все то, что она ждала от него.
– Знаешь… поехали домой, а?
– Вот и я думаю о том же, детка. Что-то ты у меня тут совсем захандрила. Дорогу-то выдержишь?
– Да.
– Славно. Тебе здесь не место среди этих… э-э… странных людей.
– Они тебе не понравились?
– Нет, не понравились! Стоило мне назваться и объяснить, кто я, как этот мальчишка и твоя огромная домработница корчили вот такие рожи, – Джон продемонстрировал какие, – а в конце концов эта дамочка вообще разрыдалась, представляешь? Психи!
Тэсс болезненно сглотнула. Бедняжка Мэри, она была так рада за нас… Черт, нет никаких «нас»!
Джон собирал вещи Тэсс. Она безучастно следила за его движениями и пыталась убедить себя, что именно этого мужчину – с его быстрыми, ловкими движениями, симпатичным лицом, заурядными мыслями и запахом сигарет от одежды – она любит. А все остальное только сон, странный, пугающий сон.
– Так. Я почти готов. – Джон помог Тэсс одеться, удивившись про себя, что сама она этого не сделала, и расчесал ей волосы.
Домой. Туда, где все будет, как прежде.
В одной руке Джон нес увесистую сумку Тэсс, другой поддерживал ее, помогая спуститься по лестнице. На звук их шагов выглянула Мэри, да так и замерла в дверном проеме. Глаза ее покраснели от слез. Тэсс заставила себя не отвернуться, встретившись с ней взглядом.
– Мисс Тереза, вы…
– Я уезжаю, Мэри. Я… больна, и мне необходимо лечение в Лондоне. – Тэсс вздохнула. Ведь это почти правда.
– Когда вы вернетесь? Мистер Грегори… – Голос Мэри не дрожал, но глаза выдавали отчаяние.
– Не знаю, Мэри, ничего не знаю. Посмотрим. Мистер Грегори… – Губы Тэсс дрогнули. – Ведь он и сам может справиться со всем без меня. Пусть купит факс, нужные документы я смогу подписывать, не выезжая из Лондона. До свидания, Мэри…
Та порывисто прижала Тэсс к груди и заплакала – горько, тихо, будто чувствовала, как порвалось что-то очень ценное и хрупкое, и знала, что Тэсс уходит из «Белой долины» навсегда. Тэсс сама была бы рада заплакать, но не могла. Не было сил.
– Попрощайся с Грегори за меня, Мэри, я не хочу его видеть сейчас.
– Будь счастлива, девочка моя, – прорыдала в ответ Мэри. Доброе сердце ее разрывалось. Ей казалось, что этот злой мужчина пришел и теперь похищает у них драгоценную Терезу, а она ничего не может сделать, потому что он жених, потому что Грегори так и не пришел с конюшен, хотя Стэнли побежал за ним, потому что…
Джон при этой сцене чувствовал себя лишним, так что с облегчением вздохнул, когда Тэсс осторожно высвободилась из объятий Мэри и оперлась на его руку.
Тэсс шла за Джоном, не чувствуя ног, не ощущая земли, будто во сне плыла сквозь толщу воды. Ей в лицо ударил порыв холодного осеннего ветра. С прозрачно-голубого неба лились яркие солнечные лучи, и Тэсс поразилась ужасному контрасту между этим ясным светом, заполнившим мир, и жалко уродливыми засохшими розами Мэри на клумбе перед домом. Поникшие головки, сухие, шероховатые, потерявшие цвет, покрытые морщинками, были скорбно опущены и словно сожалели о том, что все еще существуют. Тэсс отвернулась. Она не хотела смотреть на мертвые цветы и не хотела думать о том, что они ей напоминают. Она шла, низко опустив голову, и разглядывала камешки на дорожке. Джон держал ее за руку. Тэсс вздрогнула, потому что каким-то шестым чувством ощутила присутствие где-то рядом Грегори, но глаз не подняла. Сев в машину, она откинулась на сиденье и пообещала себе, что будет смотреть только на небо. Оно было очень красивым…
Дом с золотыми окнами был погружен в печаль и казался одиноким отшельником в темной монашеской рясе. Это впечатление усиливало и то, что горело в нем только одно окно – на втором этаже на северной стороне. Было похоже, что гигантская черная гора захватила в плен луну, сковала ее четкими решетками ставней и никак не желает выпускать на свободу.
Грегори не спалось. Снова. Вот уже третьи сутки. Он сидел на краю кровати, до боли сжав руками голову и не замечая этого. В его сердце бушевала такая буря, что физический дискомфорт не имел никакого значения. На обнаженных кистях тугими пульсирующими веревками переплелись вены. Казалось, кровь с трудом может продвигаться по этим узким сосудам жизни. Он был бледен, и этот мертвенный оттенок кожи и темные круги под глазами выдавали те трудности, с которыми ему пришлось столкнуться совсем недавно. И неготовность к ним.
