Маккензи скинула туфли — все же облегчение, пусть и ненадолго. Мерфи уселся рядом, и она, растянувшись на полу, положила голову ему на колени.
— Ничего, если я буду говорить? Моя болтовня не помешает тебе думать?
Болтовня ему не мешала. Собственно, даже помогала. Реальность все время ускользала от него. Он невольно приравнивал свою нынешнюю ситуацию к долгим дням и еще более долгим ночам во Вьетнаме. А его спутница возвращала его к действительности.
Мак попыталась стереть грязь, налипшую на руки. Снова она тосковала по ванне. Джакузи. Огромное джакузи. На краю бокалы с шампанским, в полумраке колеблются огоньки свечей и музыка, тихая спокойная музыка. Прикрыв глаза, она вздохнула.
— Знаешь, Мерфи, я ехала в Нью-Йорк… с открытыми глазами. Надежды. Поразительно — день ото дня мы живем мечтами. Этот город кажется таким далеким, словно он на другом конце света.
От привычки мечтать Томас Джастис Мерфи избавился много лет назад, но ему нравилось, что Мак эту привычку сохранила.
— Я мечтала стать актрисой. Конечно, ничего не получилось. Мечты редко сбываются. Я смирилась, Мерфи. И думала, что все в порядке. Но теперь больше так не думаю. Я собиралась воспользоваться пребыванием в Тиллери, чтобы обдумать свой следующий шаг. У меня неплохая квартира. Я знакома со всеми, так сказать, нужными людьми. Завела полезные знакомства. Мы устраивали в Нью-Йорке вечера, ужины, спектакли. Но этого мне было мало. Я подумала: если останусь здесь, у озера, еще на несколько дней, это поможет мне обрести будущее и решить, чего же я, собственно, хочу от жизни. Ты веришь в судьбу, Мерфи?
Ему приятно было слышать ее голос, более того, он приводил Мерфи в восхищение.
— Я об этом как-то не задумывался. — «Черта с два не задумывался», — возразил внутренний голос. — А что?
— Ну, ты должен признать, что не многие люди встретили друг друга так, как мы. Это судьба, Мерфи. — Так как он не ответил, Мак приподнялась, посмотрела на него снизу вверх. — Ты не считаешь, что наши пути пересеклись по велению судьбы?
«И вероятно, снова разойдутся» — эта мысль его огорчила.
Мерфи затачивал кончик зеленой веточки своим ножом. Пробовал остроту пальцем, делая вид, что погружен в размышления, обдумывает дальнейший план действий. Ему вовсе не хотелось ее разочаровывать.
Он нехотя ответил:
— Я считаю, что у того, кто там, над нами, наверху, имеются насчет нас свои соображения, но он предоставляет нам самим решать наши проблемы. — Мерфи сдул с палочки стружки и пригладил ее пальцем.
Принадлежит ли она к тому типу женщин, которым хочется слышать обещания? По его мнению, да. А он никогда не умел давать обещания. Мерфи вернулся к обдумыванию своего плана, перебирая различные варианты.
Мак внимательно рассматривала царапину на тыльной стороне своей ладони. Было почти утешением услышать, что он так думает.
— Возможно, ты прав. Но какую роль это играет во всем происходящем, по-твоему?
Он пожал плечами и улыбнулся:
— Не знаю. Кто может твердо знать наверняка, что из чего вытекает? Нет времени подумать — иногда развилка дорог маячит впереди, и приходится не задумываясь принимать решение. Однажды я пытался понять, какую роль в моей жизни сыграл Вьетнам. Во Вьетнаме время ускоряло свой бег. Я боялся, что оно для меня будет тянуться слишком медленно, когда я вернусь домой. Иногда так и бывает.
— Правда? Меня это пугает.
— Тебе нечего пугаться. Сначала это была застывшая картинка. Очень многое здесь изменилось. И слишком многое осталось прежним. Никто не хотел знать, что ты служил во Вьетнаме. Никто не хотел выслушать то, что ты мог сказать. Вскоре та гордость, которую ты чувствовал, потому что выполнил свой долг, увядает оттого, что ты прячешь ее в себе.
— Гордость… Я горжусь тобой и всеми другими мужчинами и женщинами, которые служили нашей стране. И я понимаю все, что ты хочешь сказать, Мерфи, но это было так давно.
Он обнял ее за плечи и привлек к себе.
— Если ты жил такой жизнью, она становится частью тебя. Тенью твоей души. А что касается того, будто ты все понимаешь, то я в этом сомневаюсь. Ты не можешь понять.
— Ладно. С этим я могу согласиться. Но теперь у тебя впереди солнечный свет и дождь, пляжи и горы, летние вечера и зимние ночи у камина. И я. Теперь у тебя есть я, Мерфи. Может, это поможет?…
Прислонившись затылком к стене, он задумался:
— Я не собираюсь меняться. Я всегда был верен себе, просто обстоятельства менялись.
— Меня это устраивает. Я думаю, что ты человек особенный, даже такой, какой есть. — Она провела ладонью по его заросшему щетиной подбородку. Он был настоящий. Он теперь стал частью ее, и этого не изменишь. — Ты похож… — она тряхнула головой, пытаясь подобрать нужные слова, — похож на драгоценный камень. Многогранный, всеми гранями сверкающий и неизменно завораживающий. Ты похож на такое вот сокровище, и мне никогда не надоест любоваться твоими гранями, независимо от того, отражают ли они свет или тени. — Она поцеловала его в губы. — Слышал когда-нибудь о ПТСС, Мерфи?
— Конечно. Посттравматический стрессовый синдром.
— Я совершенно уверена, что ты страдаешь этим синдромом. — Она затаила дыхание, надеясь, что он поймет ее правильно. Но ей необходимо заставить его задуматься над этим. Ради них. Ради него самого.
Он усмехнулся:
— Ты мне не говорила, что у тебя диплом психиатра.
— По-моему, тебя это не удивляет.
— Это потому, что я и раньше слышал нечто подобное. Просто я в это не верю.
Мак положила ладонь на его руку, чтобы он прекратил строгать эту чертову палочку. Мерфи отложил ветку и нож. Одной рукой он погладил ее по волосам, другой еще крепче обнял за плечи.
— Почему не веришь? И нечего тут стыдиться. — Ее брат стыдился, и она с этим не справилась.
— Я был во Вьетнаме много лет назад. И если бы страдал таким синдромом, то наверняка не стал бы стыдиться. Стыд не входит в число чувств, которые связаны с Вьетнамом. Я был солдатом. Для нас вопрос стоял так: убивать или быть убитыми. Все очень просто.
— То, что Вьетнам был давно, не имеет к этому никакого отношения. Вспомни, как за вами гнались копы, которые начали стрелять. Можешь утверждать, что это не возродило твои воспоминания, не пробудило «вьетнамские» инстинкты?
— Пробудило. Это называется самозащитой. — Он уже признался себе, что в последнее время как бы перенесся обратно во Вьетнам. Но просто такие сложились обстоятельства. Только и всего.
— Мерфи, когда ты ворвался в коттедж, ты был похож на загнанного волка. Ты готов был сорвать плоть с моих костей, только бы выжить. Но это вполне объяснимо. Во Вьетнаме твоя психика подвергалась колоссальным, нечеловеческим нагрузкам. Чем дольше я наблюдала за тобой, тем больше ты напоминал мне другого человека. Человека, который позволил посттравматическому стрессовому синдрому себя убить. Моего брата. — Она села и прислонилась спиной к стене рядом с ним.
