– Что ж за люди-то такие! – с усталой горечью покачала головой Ждана. – Ведь недавно же воевали плечом к плечу, отражая натиск общего врага – и уже готовы лезть друг на друга!
– Власть – ядовитый соблазн, – вздохнула Ружана. – От всей души советую тебе с юным князем вернуться в Белые горы. Хватит вам тут сидеть-гостевать, а мы как-нибудь разберёмся со смутьянами.
– И я, и князь Ярослав останемся, даже ежели под стенами Зимграда соберётся десятитысячная рать, – твёрдо заявила Ждана. – Князь не должен показывать спину, иначе какой он владыка?
– Это для вашей же безопасности, – настаивала военная советница.
– Я знаю, Ружана, – мягко улыбнулась Ждана. – И всё же честь правителя стоит беречь смолоду, не пятная её с младых ногтей трусостью.
– Трусость и осторожность – разные вещи; отвага и безрассудство – тоже, – хмуря тёмные с блёстками проседи брови, молвила кошка. – Мне придётся доложить о твоём решении княгине.
– Думаю, она меня поддержит, – сказала Ждана.
Раскисшая земля блестела от дождя, слякоть чавкала под ногами воинов, в воздухе пахло сыростью, мокрой зеленью и тревогой. Для защиты Зимграда стягивалось войско, наполовину состоявшее из кошек, наполовину – из людей; прибытие рати мятежных князей ожидалось со дня на день, и загородный дворец посетила сама Лесияра.
– Что у вас тут творится? – спросила она Сестёр – членов Седмочисленного совета.
– Похоже, не все в Воронецком княжестве желают принимать Ярослава как будущего повелителя, – с поклоном отвечала Ружана. – А твоя супруга отказывается возвращаться с сыном в Белые горы. Любая мать на её месте спасала бы ребёнка от грозящей опасности.
– Я не просто мать, Ружана, – сказала Ждана. – Я – мать князя. Ежели князь побежит – считай, он уже проиграл.
– Коли и правда начнётся заваруха, скрыться в безопасном месте Ждана с Ярославом всегда успеют, – решила Лесияра. – Для того у них есть кольца. А пока надо бы послать переговорщиков к этим бунтовщикам. Может, ещё удастся убедить их повернуть назад.
***
Дождь то лил стеной, то превращался в мелкую морось, затянутое непроглядной, унылой пеленой небо дышало зябкой промозглостью. Серой колышущейся волной ползло войско; пешие воины в плащах с поднятыми наголовьями и конница – все одинаково мокли под потоками небесных слёз, равно как и сам князь Владимир, ехавший вместе с передовым отрядом. Когда путь им преградила сотня кошек-лучниц во главе с Мечиславой, он натянул поводья и нахмурил брови.
– Почто двинулся на Зимград, Владимир? – крикнула кареглазая военачальница, кладя ладонь на рукоять своего меча. – Едва кончилось одно кровопролитие, как ты готов развязать новое, затевая усобицу… Что тебя заставило подняться против законного князя Ярослава?
Холодные голубые глаза Владимира стальными искорками блеснули из-под сурово насупленных бровей, капельки дождя повисли на золотисто-русой подстриженной бороде.
– Уйди с дороги, кошка, и не вмешивайся не в своё дело, – ответил он, сдерживая приплясывающего коня. – Ярослав – сын предателя Вранокрыла, который отдал Воронецкую землю на поругание навиям. Как мы можем признать его своим господином?
– Сын не отвечает за дела отца, – покачала головой Мечислава. – Его правление будет другим.
– Яблоко от яблони-то недалеко падает. – Владимир сплюнул в сторону, и в рядах воинов прокатился угрожающий гул.
– Говорить с тобою, я вижу, без толку. – Мечислава полностью обнажила клинок, и он сверкнул холодной и яркой молнией среди серого ненастья. – Знай, что ты затеял зряшное дело, Владимир. Пока ваши с Гостомыслом и Любором войска не соединились, Лесияра разобьёт их порознь, и ей для этого потребуются совсем малые силы. Пять сотен кошек против твоих пяти тысяч – и дело сделано. Ты всё ещё хочешь, чтобы сызнова лилась кровь?
Владимир не успел ответить: из-за спин дружинниц шагнула Ждана, закутанная в простой чёрный плащ и никем из кошек не узнанная. Слушая эти переговоры, она всматривалась в мужественно-суровое лицо Владимира; чем-то он напоминал Добродана, и ей хотелось заглянуть ему в глаза поближе.
– Госпожа, а ты что тут делаешь? – удивилась Мечислава, когда Ждана вышла вперёд и откинула наголовье плаща. – Княгиня Лесияра знает, что ты здесь?
– Не ведомо ей, это моя затея. – Уголки губ Жданы чуть приподнялись в улыбке. Капельки повисали на жемчужных подвесках очелья и кончиках ресниц, ветер трепал белую головную накидку. – Владимир, вели твоему войску остановиться на привал, я хочу поговорить с тобою.
– Я знаю тебя, – сорвалось с губ дивецкого властителя. – Ждана, княгиня Воронецкая…
Ещё б ему было не знать… И Ждана помнила его пожирающий, пристальный взор, которого Владимир не сводил с неё на свадьбе Вранокрыла; впоследствии ещё не раз сей взгляд сверлил её на званых пирах, которые устраивал бывший супруг.
– Уже нет, – сказала Ждана. – Я теперь супруга княгини Лесияры. Ты позволишь мне перемолвиться с тобою парой слов?
– Говори. – Владимир вскинул подбородок, блестя льдинками глаз.
– Под ливнем? – двинула бровью Ждана. – Вели хотя бы поставить шатёр.
– Да что ты бабу слушаешь, княже?! – послышался голос из войска.
– Молчать там! – рявкнул Владимир. Его ноздри нервно дрогнули, втягивая сырой, пахнущий дождём воздух, и он объявил: – Привал!
По его повелению в поле раскинулись шатры, конница спешилась, а Владимир откинул полог перед Жданой. Та, сделав Мечиславе знак не следовать за нею, проскользнула внутрь и остановилась у застеленного шкурами ложа; золочёный кувшин с хмельным мёдом мерцал в свете плошек с жиром на походном столике. Владимир наполнил два кубка, один протянул Ждане.
– И что ты мне хотела сказать такого, что пришлось останавливать движение войска?
Пригож был собою князь, но время и война нещадным дыханием коснулись его золотисто-русых кудрей, ниспадавших на широкие плечи – нити седины холодно серебрились в них.
– Я пришла просить тебя повернуть назад, – пригубив из кубка, сказала Ждана. – Ради сохранения твоей же жизни, ибо Мечислава права: вы идёте на свою погибель.
Владимир выпил до дна и со стуком поставил кубок на столик, утёр усы и, крякнув, уселся на ложе.
– Это мы ещё посмотрим, – усмехнулся он.
