— Ты украл программу? — спросил он в третий раз.
— Да какая, собственно, разница?
— Для меня — огромная. После всего того, что я сделал для «Инноваций Кейна»… — Далтон просто размышлял вслух, прекрасно понимая — отцу нет никакого дела до его стараний и жертв. — Узнать, что все основано на лжи и обмане? Как я могу руководить компанией, в которую больше не верю?
Холлистер судорожно вдохнул. Похоже, его дни сочтены, остается лишь надеяться, что сдохнет он не сегодня.
— Здорово, — продолжил Далтон, осознав, что отец не задыхается, а смеется. — Меня мучают страшные терзания, а ты насмехаешься надо мной.
Неудивительно, что они никогда не ладили.
— Раз твои терзания нарушают мои предсмертные мучения, то почему бы моему смеху не нарушить твои терзания?
— Что-то ты не похож на умирающего, — огрызнулся Далтон, — к тому же ты слишком упрям, чтобы умереть раньше, чем получишь желаемое.
— Ну и чего же я, по-твоему, хочу?
— Чтобы все мы дружно танцевали перед тобой на задних лапках. — Далтон ждал, что Холлистер опять засмеется, но он лишь пожал плечами. — Устал смеяться?
— До этого я смеялся над тобой, а не над твоими словами. — Отец нахально усмехнулся. — Ведь, несмотря на все твои терзания, ты все равно не бросишь компанию.
— А ты в этом уверен?
— Уверен. Так что лучше пошустрей шевели задницей, а то твои братишки тебя опередят. Найдут наследницу и получат «Инновации Кейна».
Далтон молча уставился на отца. Всю свою сознательную жизнь он послушно плясал под его дудку. И куда это его привело? Конечно, у него есть и деньги, и власть, но где гордость? Где чувство собственного достоинства? Неужели он всю жизнь боролся лишь за грязные делишки отца?
— Нет, — медленно произнес Далтон, — ты ошибаешься.
С этими словами Далтон вышел из комнаты и уже собирался покинуть дом, когда заметил в коридоре мать. Коротко кивнув ей, он надеялся, что сможет уйти. Сейчас он не хотел ни с кем разговаривать, он чувствовал, как, в предвкушении чего-то нового, его переполняет энергия. Впервые в жизни он думал о своем будущем отдельно от «Инноваций Кейна».
— Далтон, — начала мать, протягивая к нему руки, так что ему пришлось остановиться, — я слышала ваш разговор.
— И что?
— Ты не можешь оставить компанию.
— Холлистер не верит, что я на это осмелюсь, — заметил он, засовывая руки в карманы.
— Он уже сам не понимает, что говорит.
Далтон с удивлением заметил гнев в ее голосе, раньше она безропотно сносила любые издевательства Холлистера.
— К тому же он плохо вас знает.
— А ты — хорошо?
— Я знаю, ты очень упрям, и если уж что-то решил, то пойдешь до конца, несмотря ни что, даже если бы и следовало остановиться. Не горячись, лучше хорошенько подумай, чем решиться на такой важный шаг. А пока сосредоточься на поисках наследницы. А я тебе помогу.
— Понятно. Иначе говоря, Гриффин тоже пока ничего не нашел, и ты боишься, что все потеряешь. Или что компания достанется Куперу. Даже и не знаю, что для тебя будет хуже.
— По-твоему, я совсем бессердечная? Разве так сложно поверить, что я просто хочу тебе помочь?
— Сложно. Последний раз ты обо мне так беспокоилась, когда мне было лет семь. Справедливости ради следует признать, я вел себя не лучше, но я был тогда всего лишь маленьким ребенком, так что свое поведение мне проще оправдать, чем твое.
— Ладно, хочешь меня ненавидеть — давай. Но себя-то ты зачем наказываешь? Ведь ты же любишь компанию, и ты ей нужен.
— Гриффин сумеет возглавить компанию. Даже Купер с этим справится.
— А если Холлистер умрет раньше и все перейдет государству?
— Мне все равно. — Далтон вдруг понял, что это действительно так. — Я не хочу иметь с его грязными махинациями ничего общего.
— Но почему? Неужели ты влюбился и думаешь, что любовь тебя полностью изменит?
— Я этого не говорил. — Разумеется, он полюбил, но не стоит давать в руки матери такое оружие.
— Можешь и дальше не говорить, вот только с чего ты вдруг стал задумываться о таких пустяках, как моральные принципы?
— Я не хотел скатываться до банальностей, но пусть будет по-твоему — я хочу измениться, стать лучше, по крайней мере лучше, чем Холлистер.
— А ты думаешь, она вся такая прекрасная и безупречная? Пусть отец ее и не помнит, зато я хорошо помню, как эта маленькая шлюшка все время крутилась вокруг тебя.
— Думаешь, сможешь очернить ее в моих глазах?
— А зачем? Вряд ли у меня это получится лучше, чем у ее бабушки.
— Ты говоришь о той женщине, что безупречно вела наше хозяйство тридцать лет?
— Я говорю о женщине, что стащила у нас сотни тысяч долларов.
Какое-то время Далтон молча разглядывал мать, а потом развернулся и пошел прочь.
— Ты мне не веришь?
— Конечно нет. Эта женщина была чуть ли не святой и никогда не стала бы воровать, тем более у нас.
— Я могу это доказать.
— Ладно. — Далтон еще никогда не видел мать в таком отчаянии. — И почему же ты считаешь, что женщина, которая фактически вырастила твоих детей и которой ты безоговорочно доверяла тридцать лет, что-то у нас украла?
— За последнюю пару лет, что она здесь работала, у нас из дома пропало около половины миллиона долларов. А этими деньгами могли распоряжаться лишь три человека — Матильда, твой отец и я.
— Может, Холлистер…
— И когда его волновали домашние дела?
Далтон просто не мог поверить в услышанное.
Он всегда твердо верил, что Матильда относится к тем людям, которые точно отсчитывают сдачу до последнего цента. С другой стороны, мать могла пойти на многое, чтобы добиться желаемого, но никогда не стала бы так нагло врать. Ведь ее слова легко проверить.
— Ладно, может, ты и права, но к чему ты это сейчас говоришь? Лэйни не отвечает за поступки своей бабушки.
Мать глядела на него с таким довольным видом, что Далтон сразу понял, что она собирается сказать.
— А кто, по-твоему, сейчас распоряжается деньгами Матильды? Да и как бы иначе она смогла поместить бабушку в такое дорогое заведение? Ты готов поручиться, что Лэйни ничего не знает о происхождении этих денег?
«Нет, не готов».
— Лэйни должна была знать, откуда взялись эти деньги, должна была знать, что ее бабушка — воровка. Она тебе об этом ничего не говорила? — Мать уже откровенно издевалась, произнося все это притворно сочувственным тоном.
Далтон молча переваривал услышанное, пытаясь не обращать внимания ни на довольную физиономию матери, ни на собственные страдания.
Лэйни ему не доверяет. И никогда не доверяла. Ему не доверяет женщина, которую он еще вчера сжимал в своих объятиях, та женщина, с которой он занимался любовью и которую любил. Не доверяет настолько, что даже не нашла в себе сил, чтобы самой во всем признаться.
