— Я хочу сказать, что даже самые честные люди порой… — Она хихикает.
— Ходят налево? — спрашиваю я. Во мне все вскипает.
— Да, — говорит Оливия таким тоном, будто мы разговариваем о некоем физическом законе, которому подчинены все без исключения.
— Значит, ты допускаешь, что Дэн тоже? — спрашиваю я, отчаянно веря, что чего-то недопонимаю.
Оливия убирает руки с моих плеч и садится на соседний стул у стола.
— Какая же ты еще наивная, — ласково говорит она, — хоть и такая взрослая.
— Ответь на чертов вопрос! — сильнее кипятясь и повышая голос, требую я.
— Насчет Дэна? — уточняет она, будто в этом есть необходимость.
— Да, насчет того, думаешь ли ты, что он изменяет тебе. Твой Дэн, который пылинки с тебя готов сдувать!
— Дорогая моя, даже те, кто сдувает пылинки, обычные люди. Что же касается Дэна… Причин в чем-то подозревать его у меня совершенно нет, но да, я допускаю, что при случае он может пофлиртовать с другой. Самое главное, чтобы я об этом не узнала. А мне не стоит ни о чем подобном задумываться, тогда все будет в порядке.
— А ты сама? — спрашиваю я, глядя на нее в упор. — Ты сама просто так кокетничаешь со своими ухажерами или же тоже позволяла себе разогнать тоску?
Оливия смущенно улыбается.
— Давай не будем вдаваться в подробности? И потом, что это ты так разошлась? Ведь сейчас речь о тебе, ты изменила мужу, не я.
— Верно, но ты спросила, какого черта я обо всем ему рассказала! — в негодовании напоминаю я.
Оливия гладит меня по руке.
— Успокойся. Я ведь не из праздного любопытства об этом спросила, а потому, что волнуюсь за тебя. Если ты порвала с Беккером…
— О’Дином, — поправляю я.
Оливия кивает и продолжает с той же интонацией:
— О’Дином. Если это было просто развлечение, пусть и такое яркое, зачем из-за глупостей ломать семью, весь свой жизненный уклад. Более того, причинять боль ни в чем не повинному супругу?
Мне с поразительной отчетливостью вспоминается лицо Кеннета, его голос и запах. Внутри все теплеет, будто в грудь и в живот вливают нагретый под солнцем сладкий мед. Медленно качаю головой.
— Это была не глупость и совсем не развлечение. События серьезнее в моей жизни, кажется, никогда не случалось.
Оливия всматривается в мое лицо с материнской любовью и состраданием.
— Тогда чего же ты хочешь?
Пожимаю плечами.
— Сама не знаю.
— Тебе надо успокоиться, на что-нибудь отвлечься. Пусть пройдет какое-то время, разберешься во всем позже. А с Джонатаном просто будь поласковее, покажи ему, что ты искренне раскаиваешься…
— Я не раскаиваюсь, — перебиваю я ее. — Только представлю, что этого могло бы не случиться, что я могла вообще не поехать на эту свадьбу, и делается страшно.
Оливия шумно вздыхает.
— Тогда хотя бы притворись, что ты раскаиваешься. Ну или в крайнем случае не возражай ему, когда он станет отчитывать тебя, объяснять, насколько твой поступок низок и безнравственен.
Задумчиво качаю головой.
— Мне кажется, Джонатан меня не простит. Слишком он честолюбив, чересчур горд. Решит, что такой мерзавке не место в его доме. И выставит вон. Сегодня же. Если что, я приеду к вам, не возражаешь? Хотя бы на первое время, пока не найду, где жить?
Оливия обводит просторную светлую кухню широким жестом.
— Приезжай хоть среди ночи. Места у нас предостаточно. Если хочешь, живи здесь — и нам с Дэном будет повеселее.
Безрадостно смеюсь.
— Веселья вам, думаю, хватает и без меня. Но спасибо за предложение.
Оливия взмахивает рукой.
— Вообще-то я сильно сомневаюсь, что Джонатан тебя выставит. Он честолюбив, правильно, но, во-первых, не захочет скандала. Если ты уйдешь, кто-нибудь из его окружения рано или поздно узнает о причине вашего разрыва, а это Джонатану совсем ни к чему.
— От кого они узнают? Думаешь, я стану трубить о своей связи с Кеннетом на каждом углу?
— Такие подробности узнаются из самых неожиданных источников, — с видом всезнайки произносит Оливия. — Во-вторых, Джонатан слишком любит упорядоченность. Еще одного развода, к тому же на склоне лет, ему не пережить. В-третьих, он дорожит тобой.
— Не знаю, — говорю я, крутя в руках изящную чайную ложку.
— Конечно, он помучает тебя нотациями. Но ты уж наберись терпения. Может, даже предложит какое-то время пожить врозь, чтобы, так сказать, ты до конца осознала всю глубину своей вины. Может, первые дни будет разговаривать с тобой сквозь зубы. Но чтобы выставить… Даже не представляю. — Она поджимает губы. — Впрочем, кто его знает?
У меня в ушах звучит нежный шепот Кеннета, и становится тошно от беседы про Джонатана, оттого, что я теперь по гроб жизни буду обязана искупать перед ним свою вину. И оттого, что Кеннета нет рядом.
— Пожалуй, я поеду. — Я резко поднимаюсь со стула.
— Куда? — удивленно спрашивает Оливия.
— Не знаю… гм… домой. На всякий случай соберу вещи, чтобы потом не терять времени.
Оливия берет меня за руку, будто пытаясь отговорить от неверного шага.
— Не делай этого. Так будет лучше. Я на твоем месте вернулась бы лишь после его прихода. Чтобы он еще раз почувствовал, каково быть без тебя.
Саркастически улыбаюсь.
— И решил, что я вошла во вкус и снова с кем-нибудь развлекаюсь.
Оливия на мгновение-другое задумывается.
— Вообще-то да… А с другой стороны… — Она решительно качает головой. — Ничего он такого не решит. Скажешь, что была у меня или у матери.
Снова сажусь, больше потому, что до сих пор страшно растеряна.
— Вот и умница, — хвалит Оливия. — Так будет лучше, — повторяет она.
Раздается звонок в дверь. Я вздрагиваю от неожиданности. Сердце на миг замирает, будто верит, что на крыльце стоит Кеннет.
— Кто это, интересно? — спрашивает Оливия, направляясь в прихожую.
Я уже без особого интереса вслушиваюсь в шум у двери и приглушенные голоса. По-моему, в гости пожаловала женщина. Слов не разобрать — дом у Дэна с Оливией огромный, парадную от кухни отделяет длинный коридор.
Задумываюсь о том, что счастье этой семьи, если верить словам Оливии, базируется на толстом фундаменте лжи и утаек, и о том, что подобной радостью довольствуются сотни семей по всему миру. Пытаюсь представить себе нашу с Джонатаном жизнь, какой она была бы, если бы я, как и собиралась, ни словом не обмолвилась бы ему о своей измене. Делается противно и тоскливо.
А с Кеннетом? — спрашиваю я себя, и при мысли, что мы стали семьей и тоже друг друга обманываем, слегка темнеет перед глазами. Кручу головой и шепчу одними губами:
