длительные процессы раздела имущества, салона, автомобиля…
Всё это грязью налипало на душу, портило мои воспоминания, заставляло их меркнуть и становиться призрачными. Чему я могу теперь верить, если всё было ложью? Вся моя семейная жизнь пропиталась ею насквозь. Она сама будто стала казаться ненастоящей.
— А что, если я не захочу больше управлять салоном? — озвучила я уже в машине мысль, что давно сидела в подсознании.
— Поясни, — Эдгар кинул на меня вопросительный взгляд.
Сжала руки на сумочке и призналась в том, что задумала:
— Я не хочу больше управлять этим салоном. Если менять жизнь, то я бы начала всё с нуля. Тем более еще непонятно, как он будет поделен между мной и мужем. А вдруг у него будет два владельца? — От этой мысли по телу побежала волна отвращения вперемешку со страхом. — И мне придется постоянно встречаться с Олегом или Риммой…
— Не исключено, — Эдгар кивком подтвердил мои опасения, — я не всемогущ.
— Не принимай на свой счет, — виновато закусила губу. — Не хотела тебя ни в коем случае обидеть. Ты делаешь для меня очень много, я это ценю. Вообще нет никаких претензий. Но дело не в салоне. Я просто больше не хочу этим заниматься.
— Почему? — не понял он, нахмурился. — Ты прошла большой путь от обычного специалиста до владелицы.
— И осталась в глазах других вытянувшей счастливый билет! — усмехнулась я горько, вспоминая все слова, брошенные мне в лицо. Лены, Гали, свекрови, мужа… — Никто не видит моих усилий, никто, а я не хочу им ничего доказывать. Я доказала это себе, понимаешь? Себе, — повторила, укореняя слова в душе, где они отзывались и были единственно верной правдой. — Пусть они думают, что хотят, я поняла, что, если люди что-то вбили себе в голову, переубедить их невозможно. Из песни слов не выкинешь. Олег подарил мне этот салон, так можно ли говорить, что я стала владелицей действительно по заслугам?
— А нужно ли вообще говорить о заслугах? — изогнул он бровь. — Ты можешь делать всё, что хочешь. Не хочешь управлять салоном, подожди завершения развода и продай его в той доле, какую тебе припишет суд.
— Но не примут ли это за слабость? — снова засомневалась я. — Прости… Я гружу тебя, — вздохнула я виновато. — Ты и так слишком много для меня делаешь. И не должен еще и выслушивать мои откровения…
— Мне приятно, что ты со мной поделилась, значит, уже доверяешь мне. — Он сделал паузу, словно осекся, а потом завершил ее: — Как другу.
Машина остановилась на парковке перед зданием суда, мотор перестал урчать, повисла тишина. Было хорошо слышно, как я сглотнула, скрывая волнение.
Друг. Я не могла дать Эдгару большего. Держалась с ним холодно и отстраненно, заковав свое сердце в ледяной панцирь. Мне пришлось стать Снежной королевой, чтобы не рассыпаться осколками. Он не знал, что я рыдаю в его отсутствие, а потом часами сплю или полощусь под холодным душем, чтобы прийти в себя.
Пытаюсь занять себя чем угодно — драю квартиру, готовлю изысканные блюда, пересаживаю цветы… Занимаю свои руки, но мысли занять не могу. Они крутятся вокруг одних и тех же тем и вопросов. Крутятся, крутятся, а решение никак не приходит.
Я застряла в какой-то точке. Намертво. Ни назад не могу вернуться, ни вперед пойти. Чувства к Олегу не прошли. Увы. Как я ни старалась.
Он сволочь, гад, мерзавец, изменник. Но нельзя взять и вырубить по желанию все свои эмоции.
Любила и ненавидела.
Хотела увидеть, объясниться, поддержать. Да просто понять!
Выслушать. И в то же время боялась услышать все те обвинения в том, что я плохая жена. Поверить в них и начать размышлять в сторону прощения.
Ведь если виновата я, то Олега можно простить? Логично?
Если мы оба виноваты в соразмерном объеме, как быть?
Можно ли простить измену?
А можно ли простить измену, если ты виновата в ней сама?
Все эти вопросы изводили меня и потихоньку сводили с ума. И думаю, Эдгар понимал, что с ним я присутствую только наполовину. Рядом с ним не полноценная женщина, а лишь пустая, функционирующая на автомате оболочка.
Надолго ли его хватит, чтобы терпеть мою отстраненность? И смогу ли сыграть его невесту и обмануть Феликса?
— Пойдем, — подал он мне руку, и мы вышли из машины, отправились в высокое административное здание, по коридорам прошли в зал заседания. Вокруг сновали какие-то люди с обеспокоенными лицами, взбудораженные, серьезные, разные, каждый со своей судьбой. Наше с Олегом дело было совершенно рядовое, и судья, сухой как щепка и бледный мужчина, именно так его и воспринимал.
Зачитал нужную информацию, выслушал Эдгара, меня, наконец слово перешло к Олегу. Я сидела ни жива ни мертва, спиной чувствуя, что он сидит позади. Вся отзывалась на него, чувствовала душой и телом. И тут же себя за это корила, но ничего не могла с собой поделать, совладать с чувствами казалось немыслимой, невыполнимой задачей.
Он шел к судье, выбравшись со своего места.
Как я поняла по взгляду судьи и реакции Эдгара, говорить Олег должен был со своего места, но он решил выпендриться, видимо. Привлечь к себе внимание.
Встал рядом с судьей у кафедры. Весь бледный какой-то, побитый жизнью, всклокоченный, больной. Оглядела его с ног до головы. Хоть он и надел деловой костюм, но сидел он на нем небрежно. Видно было, что надевал впопыхах и без женской помощи. Галстук отсутствовал.
Олег привык, что я о нем заботилась, обхаживала. Перешел от заботы мамы к моей. А теперь что же? Мама в больнице, а Галя? А ребенок? Заткнула внутренний голос со всеми его вопросами. Это не мое дело.
Снова посмотрела на мужа и вспомнила этот самый костюм. Мы в нем на корпоратив ходили.
Мы с Олегом даже одежду, что нам нем была одета, выбирали вместе. В той нашей прежней жизни. Тут же схлынуло тепло из сердца, как ножом по живому куску плоти полоснул острый нож. Муж мне изменил, и всё наше прошлое теперь должно быть похоронено и забыто, и в эту могилу я обязана сложить все чувства, не давая им даже крохотным жестом или взглядом вырваться наружу.
Убить их, уничтожить — иначе себя не прощу, возненавижу до конца жизни.
Села прямо, посмотрела на мужа холодным взглядом. Надеюсь, что он демонстрировал достаточно безжалостности и непримиримости, чтобы Багрянцев даже и думать не смел, что может просить у меня жалости к себе и прощения.
— Я хочу обратиться к суду, — зазвучал твердый и уверенный
