Пейдж хотела возразить, но Клэй перебил:
— Все должно было быть по-другому: не так быстро, а как настоящее таинство.
— Не волнуйся, Клэй, — успокоила его Пейдж. — Для меня это и стало настоящим таинством, это правда.
Он крепко прижал ее к груди и сказал:
— Что бы я ни говорил, Пейдж, но вчерашняя ночь и для меня была волшебной. Из-за своего эгоизма я хотел как-то умалить ее значение. На самом деле это было просто потрясающе.
Пейдж подняла на Клэя глаза и в глубине его взгляда уловила тревогу. Он все еще сомневается, что я нормально восприняла амнезию, подумала она. Сколько же ему пришлось выстрадать!
— А если бы нам было суждено пережить вчерашнюю ночь заново? — прошептала Пейдж. — Все было бы по-другому?
— Я был бы в миллион раз нежнее, я бы лелеял тебя, боготворил. — Его низкий, с хрипотцой голос заставил ее затрепетать. Она прижалась к нему щекой. Оба замерли, испытывая какое-то новое, незнакомое чувство, которое было больше, чем физическая близость.
— Клэй, — шепотом позвала она.
— Ты всегда пахнешь розами, — прошептал он. — Я не могу надышаться тобой. Твой аромат неуловим, и, когда тебя нет рядом, я не могу его вспомнить. Так жаль…
— Неужели? — удивилась Пейдж.
— Для меня дорого все, что связано с тобой. Теперь я просто обязан трепетно относиться к воспоминаниям…
Сильнейшие переживания переполняли ее, и в первую очередь это были печаль о потерях Клэя и любовь, которую она хотела разделить с ним.
— Отныне у нас будет много общих воспоминаний. — Ее слова шли из глубины сердца, он чувствовал это.
Руки Клэя проявляли все большую активность, постепенно вовлекая ее в новый любовный танец. И вскоре он уже был готов снова обладать ею. Женщина чувствовала это сквозь тонкую ткань. Ей льстило его неистовое желание, но теперь оно дополнялось еще и бережностью, нежностью, осторожностью.
Его губы шептали ее имя, и она все сильнее прижималась к нему, все бесстыднее отдавалась во власть разбуженной страсти, граничащей с необузданной похотью.
— Скажи, — прошептал Клэй, — ты нарочно все делаешь так, чтобы я замирал от наслаждения, которое дарят мне твои руки и губы, или это получается естественно?
— Конечно, нарочно, — улыбнулась Пейдж, с трудом владея своим голосом. — Нарочно завлекаю тебя в свои сети. Я такая, вся испорченная…
Рэйнольдс, принимая ее шутку, чуть прикусил ей нижнюю губу, и Пейдж наигранно застонала. Нет, на этот раз она не будет торопить события и примет его правила любовной игры.
Клэй целовал ее нежную шею, щекотал кончиком языка мочку уха и, наконец подхватив на руки, словно перышко, понес по лестнице наверх, в спальню.
Их прошлая ночь была освещена колеблющимися тенями, огарок свечи в стеклянном подсвечнике напоминал о пережитой грозе. Но сейчас бал правил лучистый солнечный свет. Он наполнял всю комнату, окрашивая все предметы в теплые пастельные тона. Через открытую фрамугу слышалось заливистое щебетание птиц и шелест весенней листвы.
Клэй сел на край кровати, держа ее на коленях, как маленького ребенка. Его зеленые глаза поведали ей то, что не могли бы передать никакие слова. Он целовал ее в губы, словно пил из них нектар, и был не в силах утолить своей жажды, а она отвечала тем же.
Задыхаясь, Клэй на мгновение оторвался от нее и сказал:
— Ты целуешься так, будто это в последний раз, будто это последний день нашей жизни.
— Иногда так и бывает, — прошептала она.
— Но только не с нами. — В его голосе звучала непоколебимая убежденность.
— Мне неудержимо хочется прикасаться к тебе везде-везде. — Пейдж прижала ладонь к его груди, он накрыл ее своей, потом сжал и поднес к губам.
— Все в твоей власти, — лукаво улыбнулся он.
— Ловлю тебя на слове, — подхватила она и ловко стянула с него футболку.
Обнаженные, они лежали в постели и любовались друг другом. Их безупречные тела, точно вылепленные из мрамора, контрастно выделялись на темно-синем фоне шелковых простыней.
— Клэй, — прервала тишину Пейдж, — ведь я не знала, что можно делать, а что нельзя. Тебе, наверное, забавно наблюдать за мной.
— Отнюдь. Все, что ты делаешь, восхитительно, — возразил Клэй. — Неискушенность освобождает от комплексов, барьеров. Ты действуешь, подчиняясь инстинкту, заложенному природой. А что может быть лучше, чем естественность?
Клэй, полностью расслабившись, чувствовал себя умиротворенно. Он принял решение: хватит прятаться от жизни и осторожничать, пусть у них с Пейдж будет шанс, а как долго это продлится, лучше не задумываться.
Неожиданно Пейдж вздрогнула и, встревоженная, села, сверху вниз глядя на Клэя.
— Клэй, какой ужас! Что же я наделала! — Ее зрачки расширились.
— Что случилось?
— Я просто поверить не могу, — всплеснула руками девушка. — Я врач и совершенно забыла о мерах предосторожности…
Рэйнольдс улыбнулся и выдвинул ящик тумбочки: там лежала упаковка презервативов.
— Совестно признаться, но и у меня напрочь все вылетело из головы, — сказал он, но, если что-нибудь случится, я имею в виду беременность, буду только рад. Уж не знаю, как ты… — Он замялся.
«Если что-нибудь случится», про себя повторила Пейдж. Ребенок. Малыш ее и Клэя! Вопрос об Африке отпал бы сам собой. Да при чем здесь Африка? Ребенок… Она уже созрела для того, чтобы иметь ребенка.
Пейдж прикинула, какой был день в ее менструальном графике, и немного разочаровалась.
— Думаю, пока не стоит беспокоиться. Это были безопасные дни, — сказала она Клэю и, о счастье, поймала такую же искорку сожаления и в его взгляде.
— Кстати, будешь смеяться, но чтобы купить это, — он кивнул на пластиковую упаковку предохранительных пакетиков, — мне пришлось прокатиться в Вестминстер. Если сделать это здесь, сплетни с бешеной скоростью распространятся по всему городку.
— А ты что, боишься? Разве тебе не все равно, если все узнают, что мы вместе? — спросила Пейдж.
— Конечно, прятаться от чужих глаз глупо, но и становиться предметом пересудов не хочется… Послушай, — переменил тему разговора Клэй, — судя по поведению моего желудка, сейчас, похоже, время ланча. Давай поедем куда-нибудь. Например, в лес рядом с твоим домом.
— Какая прекрасная идея! — оживилась Пейдж. — Устроим пикник на двоих. До чего же приятно иногда отдохнуть от всех! — мечтательно вздохнула она.
Они расположились на лужайке, окруженной величавыми соснами. Солнце, стоявшее в зените, пронзало лучами густую хвою, рассеивая повсюду теплый золотистый свет. Свечение, раздробленное ветками, напоминало то снопы соломы, то прозрачные веера, то лессировки старинных картин. В лучах серебристой пылью трепетала мелкая мошкара.
