— Жюль, ты в своем уме? — На пороге кухни стояла Марта с огромным букетом симпатичных садовых ромашек. — Хорошо, что я все-таки решила зайти за Арни, а то бы вы, пожалуй, подрались. На-ка, — она протянула мужу ромашки, — поставь в воду, а часиков в шесть брось на балкон подружки Арни. Жюль, не дуйся, ты же без меня все равно пойдешь на балкон курить, заодно и напомнишь прекрасной соседке о чувствах ее рыцаря.
Глава 42, в которой настойчиво звонил телефон
Настойчиво звонил телефон. Кто это еще в такую рань? — подумала я и открыла глаза. Будильник показывал начало третьего. Ничего себе поспала девочка! За окном старательно светило солнце. Дождя больше не было. Телефон надрывался пронзительными трелями. Почему я не догадалась взять трубку в спальню, пожалела я, можно было бы поговорить, не вставая, все равно ведь не добегу. Телефон согласно умолк.
Потягиваясь, я неторопливо вышла в кухню и включила чайник. На столе — блюдо с увядшим салатом и уныло сморщившимися рулетиками мяса, на полу — половина содержимого кухонного шкафа. Я направилась в гостиную.
Может быть, Арни и понравился бы натюрморт на столике: обглоданные кисти винограда, засохший хлеб и недопитое вино в фужере, но меня он наводил лишь на меланхоличные мысли о неизбежности уборки.
Для начала я подняла и положила на письменный стол выкройки с рисунками Арни и вдруг поймала себя на том, что уже порядочное время рассматриваю их и никак не могу оторваться. Ни от изображения собственных губ, уха с сережкой и шеи с подвижной тенью от нее, ни от другого рисунка на перевернутой детали спинки жакета. Арни нарисовал его до того, как рассказать про Джоконду, то есть он рисовал молча, и это было заметно! Я не смогу объяснить, чем эта пастель была лучше, но лучше она была определенно!
Дело в том, что на убогой грубой бумаге жили мои глаза, именно жили! И, может быть, это были вовсе не мои глаза, потому что мои глаза, глаза мадемуазель Валье, бизнес-леди едва за тридцать, никогда не могли выражать то, что выражали эти!
Как обычно, это была только часть моего лица: глаза, брови, лоб, едва набросанные виски и пряди волос, и прямо тут же, примерно на том уровне, где бы полагалось быть носу, Арни зачем-то очень подробно скопировал замысловатый орнамент моего ковра. В целом получалось, как будто эти удивительно живые глаза таинственно выглядывают из-за бирюзовой узорчатой завесы…
Неужели ему приятнее рисовать ковер, а не меня? Но мои сомнения и недоумения прогнал снова завопивший телефон.
— Ирен, я больше не могу, — виновато признался Леду.
— Мишо, как ты там? — Я ужасно обрадовалось его голосу.
— Ты правда больше не сердишься? Ты извини, что я тебя беспокою, я сегодня вполне справляюсь без тебя, но мне так хотелось, чтобы ты сама позвонила. Вернее чтобы пришла. Я, конечно, знаю, что ты решила отдохнуть денек…
— Мишель, все хорошо! — прервала я его сумбурные речи. — Правда. Я сама собиралась тебе позвонить, но я только что встала.
— Не буду тебе мешать! Отдыхай! Я только хотел тебе сказать, что уже переговорил с Вендолем. На очень серьезных тонах и пригрозил прервать деловые отношения.
— Мишо, а вдруг он действительно хороший партнер? — неожиданно для себя заступилась я за Вендоля. — Он же наверняка привык, что от него все бабы без ума, а я оказалась нетаковская?
— Ты самая таковская, — заверил меня Мишель и деловито принялся излагать свои соображения по поводу завтрашней встречи с новыми поставщиками тканей.
Глава 43, в которой Марта спросила
— Арни, я не понимаю, чем тебе не нравится Милан? — спросила Марта, когда затих колокольчик над дверью, потревоженный уходом Маршана и мадемуазель Рюш.
Старый козел, подумала Марта, я же просила не тащить за собой эту модель с бульдожьей хваткой. Без нее мы бы уже сегодня проводили Арни в Италию. Впрочем, я и сама не предполагала, что мой протеже такой женоненавистник! Арни даже не старался скрывать своей неприязни к «перспективной сотруднице», когда та заливалась соловьем о преимуществах зала напротив Миланской оперы:
— Никакой арендной платы, минимальный процент за посреднические услуги! Ваши картины в стиле итальянской комедии дель-арте произведут фурор рядом с Оперой!
Естественно, при таком напоре сразу начинаются сомнения, тем более что эту особу Арни видит впервые, а ее прелести вовсе не в его вкусе. Наш живописец — «аматер до полненьких»…
— Марта, как ты думаешь, эта глянцевая брюнетка спит с Маршаном? — вместо ответа спросил Арни. — Или он держит ее специально для несговорчивых клиентов?
— Представления не имею. Тебе-то не все равно?
— Понимаешь, ужасно противно. Я вовсе не представлял, что Маршан может выступать в роли сутенера, откровенно предлагая ее мне. Какая ему выгода от того, что я срочно отправлюсь со своими картинами в Милан? Здесь-то ничего не продается, почему он уверен, что в Италии меня примут с восторгом?
— Арни, мы уже обсуждали это с тобой. И ты сам сказал, что сдаваться не собираешься, что уверен в своих силах!
Марта знала толк в живописи и с первого взгляда поняла, чего стоят его произведения. Она едва сдерживала себя, чтобы не начать хвалить картины Арни и не раскрыть интригу вокруг них. Только от этого никто не выиграл бы, и уж она-то — тем более.
— Но, едва завидев Маршана, ты опять заколебался!
— Марта, я ведь не отказал ему, я просто сказал, что подумаю.
Не мог же Арнульф признаться Марте, что у него сейчас просто нет денег, чтобы вести полотна в Милан! Он все еще надеялся продать хоть что-то в оставшиеся дни, да и Марта обещала купить у него картину. Но сейчас она не заговаривала об этом, а напоминать он не решался.
— В конце концов, у меня есть еще три дня до конца аренды этого зала.
Все-таки Арни совсем наивный, подумала Марта, какая еще аренда? С каких это пор художники стали арендовать у торговцев выставочные залы?
— Ладно, Арни, до вечера. Жду тебя к ужину. Извини, но мне, — она взглянула на часы, — давно пора в книжный магазин.
— Зачем? Не уходи…
— Я должна торговать своим последним романом.
— А разве этим не занимается магазин? Почему ты должна торговать им сама?
— Арни, конечно, мои книжки продает магазин, а я просто сижу там и раздаю автографы. Понимаешь, публике всегда интересно увидеть живого писателя. Человек заходит в магазин, он вовсе и не собирался покупать мой роман, но он видит меня, видит, как я общаюсь с другими, такими же, как и он, обычными людьми, и ему тоже хочется поболтать с живой писательницей. Все же думают, что писателям известно что-то такое, чего не знает никто! И он вынужден купить мою книгу, чтобы подойти за автографом. Тем более что я вполне соответствую имиджу писательницы: худая, высокая, короткая стрижка-каре, сигарета…
