На землю влюбленных вернул оглушающий грохот двери.
– Коринна! – Обменявшись быстрым, немым взглядом с Хэлли, Майк бросился за дочерью.
Он нашел ее на дорожке, ведущей к дому, где она пыталась вырваться из рук Джои, который держал ее за плечи, пытаясь успокоить.
– Кори, пойдем в дом. – Майк взял девочку за руку. – Спасибо, Джои. Пока.
Неуверенное «конечно» Джои заглушил истерический крик Коринны:
– Нет! Оставь меня. – Она сердилась не на шутку. – Джои!
Майк не отпускал ее, таща к дому, а Джои, опустив голову и ссутулившись, удрученно направился к своей развалюхе.
– Я ненавижу тебя, – накинулась Коринна на Майка, но уже более спокойно.
– Неправда. – Хотя Майк произнес это достаточно твердо, он совсем не был в этом уверен.
– Нет! – Лишь войдя в дом, она повернулась к Майку лицом. – Я уже достаточно увидела, чтобы понять, как была права мама, когда говорила, что ты бабник!
Укоризненное восклицание Хэлли было проигнорировано и девочкой, и ее отцом, они этого просто не слышали.
Коринна рванулась к своей комнате. Майк взревел:
– Вам придется объясниться, юная леди! – и ринулся за ней.
Хэлли, взволнованная столкновением этих двух темпераментных людей, последовала за ними, но не сразу, На сердце у нее было тяжело, оно страдало и за себя, и за Майка и Коринну. Будущее, которое во время этих безумных минут, только что пережитых ею, сияло радужными надеждами, снова поблекло. Они начисто забыли о Коринне.
О Коринне, которая только-только начала успокаиваться, доверять им. И которой больше всего на свете нужна была стабильность именно сейчас, чтобы углубить доверительные отношения между нею и отцом. Как я могла позволить себе забыть об этом даже на секунду? – каялась Хэлли. Ведь именно на доверии основываются все наши отношения.
А это слово, брошенное Кори отцу!.. Бабник! Оно звучало дико в устах пятнадцатилетней девочки. Скорее его могла сказать озлобленная супруга в адрес мужа, который отсутствовал чаще, чем находился дома.
Но что за женщина могла произнести такое слово в присутствии ребенка?
А как поступила Эдит...
Оказывается, каждая женщина способна быть жестокой и эгоистичной.
Из комнаты Коринны доносился разговор на повышенных тонах.
Коринна плакала.
– Что я должна объяснять? И какая тебе разница? Тебе нужна только мисс Маккензи, а не я! Вы лишь разыгрывали спектакль!
Господи, только не это. Хэлли облокотилась о стену, почувствовав прилив тошноты. Ей казалось, что это она сама пятнадцать лет назад выясняет отношения с отцом.
И возражения Джеймса Маккензи звучали тогда так же недоуменно, болезненно и словно бы виновато, как теперь звучал голос Майка Паркера.
Вдруг она почувствовала, что не может допустить, чтобы другая девочка провела следующие десять или больше лет своей жизни с чувством недоверия и несправедливого суждения об отце, навязанного матерью.
– Прекратите! – Хэлли ворвалась в комнату, заставив обе сражающиеся стороны замолчать. Она предстала перед ними, дрожа от переполнявшего ее негодования. – Только послушайте, что вы говорите! – кричала она. – Вы сражаетесь с привидениями, которых никогда и не существовало. Коринна... – Она умоляюще посмотрела на свою ученицу. – Что бы твоя мать ни говорила о твоем отце, тебя это совершенно не касается. Взрослые, когда им больно и они ссорятся, делают и говорят вещи не всегда справедливые, которые сильно ранят. Впрочем, так же как и дети. Поверь мне, Кори, у меня есть опыт – дети часто неверно истолковывают то, что взрослые могут сказать в сердцах. Это их ранит, и они несут свою боль в себе намного дольше, чем взрослые.
Она предостерегающе подняла руку, когда Майк попытался открыть рот.
– Пожалуйста, я еще не закончила. До сегодняшнего дня я не понимала, что, все эти годы отвергая отца, причиняю ему слишком сильную боль. И когда в конце концов я пришла к нему за прощением, он меня прогнал. Тебе не кажется, что ты делаешь то же самое, Кори? – сказала она и медленно отошла к двери. – Поверь мне, ты будешь жалеть об этом. И твой отец... – она взглянула на Майка быстрым взглядом, – твой отец заслуживает лучшего.
Затем она повернулась, смахивая слезы, и стремительно направилась к входной двери.
Майк, тяжело взглянув на дочь, бросился вслед за ней:
– Хэллоран!
Хэлли не замедлила шаг, только отчаянно мотнула головой, желая остановить его. Слезы застилали ей глаза.
Майк поймал ее около двери и развернул к себе.
– Мы не договорили... Я... я люблю тебя.
– Люби не меня, – едва выговорила она, встретив сквозь слезы его взгляд. – Люби свою дочь.
– Я могу любить вас обеих! – отчаянно воскликнул Майк.
Хэлли покачала головой.
– Нет, если ты хочешь, чтобы Кори тоже любила тебя. О, Майк... – Поддавшись желанию прикоснуться к нему, утешить, она нежно погладила его по щеке. – Разве ты не видишь? Сейчас она должна быть для тебя на первом месте, если ты хочешь, чтобы она выросла здоровым, нормальным человеком. Что бы ты ни делал, как бы ни старался, она никогда по-настоящему не сблизится с тобой, пока не будет полностью уверена в твоей любви.
Майк взял руку Хэлли и прижал к своей щеке.
– И когда это случится?
– Я не знаю. – Хотя ей было невыносимо тяжело это сделать, Хэлли отняла руку и отступила. – Мне очень жаль.
– А ты будешь со мной... тогда? – Майку казалось, что все это какой-то кошмарный сон. Что сделал он своей жене и ребенку, чем заслужил такое страдание? Что сделал он, кроме того, что работал как вол ради их с Бэкки мечты? Майк понял, что слишком привязался к этой мечте, когда Бэкки уже рассталась с ней. Но неужели он заслужил ее презрение?
Назвать его бабником! Да ему ничего такого даже в голову не приходило. Никогда. Ни разу. И не потому, что не соблазняли, предложений было предостаточно. Нет, просто ему казалось неправильным поддаться соблазну, когда у него есть жена и ребенок, которые видят его слишком редко и которые заслуживают по крайней мере его верности.
Он потерял так много за долгие годы разлуки – любовь жены, любовь и доверие своего ребенка.
Но он мог бы со всем этим справиться. Мог бы загладить прошлое, сосредоточиться на Коринне, вновь завоевать ее сердце. Если бы только рядом с ним была Хэллоран.
– Ты будешь рядом? – вновь спросил он, на этот раз более настойчиво.
И сердце его упало, когда она сказала:
– Боюсь, этого я тоже не знаю.
Находясь в глубокой депрессии, Хэлли планировала провести воскресенье в постели. Когда Эдит зашла к ней перед тем, как отправиться на выставку картин и обед с Биллом, она сослалась на несуществующие головную боль и тяжесть в желудке.
