— Я боюсь.
Едва Джулия призналась в своем страхе, как Райан понял: она готова быть с ним откровенной и поведать то, что не рассказывала еще никому на свете. Сердце его переполнила нежность.
Ему и самому вдруг стало страшно. Он всегда боялся чересчур сближаться с женщинами, и сейчас этот страх вновь шевельнулся в его сердце. Должно быть, он сходит с ума. Признавшись в том, что Джулия ему небезразлична, он коренным образом изменил их отношения и теперь поневоле страшился собственной уязвимости.
Но ведь он был с Джулией совершенно искренен, говоря, что считает себя ее другом. Это правда. Он должен быть сильным, раз он нужен Джулии.
— Не бойся, — успокоил он ее.
Обняв, он осторожно привлек ее к себе, и она прислонилась спиной к его груди. Он почти физически ощущал, как страх и напряжение покидают ее.
Джулия молчала долго, очень долго, но Райан умел ждать.
— Это случилось… — начала она и умолкла. — Это случилось довольно давно.
— Когда? — мягко поинтересовался Райан.
— Еще до рождения Келли.
Райан нахмурился. Выходит, она столько лет жила с этой болью!
И снова наступило молчание. Райан напряженно размышлял, кто же мог заставить Джулию страдать. Отец Келли? Или ее собственный отец?
— Мама умерла, когда я была совсем маленькой, — заговорила Джулия. — Отец воспитывал меня один. Он был… — она умолкла и нервно сглотнула, — очень строгим. Не давал мне сделать ни шагу без его ведома. Не разрешал ни с кем встречаться. Мне было даже запрещено дружить с мальчиками.
Конечно же, подумал Райан, ссоры с Келли как в зеркале отражали все, что пришлось пережить самой Джулии. Вероятно, он напрягся и этим выдал свои мысли, потому что Джулия повернулась и заглянула ему в глаза.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — извиняющимся тоном сказала она. — Что история повторяется. Что я отравляю жизнь Келли так же, как в свое время отец испортил мою. Но все совсем иначе. Келли всего четырнадцать лет, Райан. Четырнадцать. И она еще не готова к тем решениям, которые могут повлиять на ее жизнь.
Райан сразу заметил, как Джулия разволновалась.
— Расслабься, — посоветовал он ей. — Я не хочу навязывать тебе свое мнение. Кроме того, мы ведь говорили не о Келли, а о тебе.
— Но я хочу, чтобы ты понял. — Черные глаза Джулии с мольбой смотрели на него. — Это не одно и то же. Мне было семнадцать. Я была почти взрослая. И мне не разрешалось даже говорить с мальчиками по телефону. Не разрешалось приглашать их в гости. Я жила, как в средневековье. А уж о том, чтобы пойти на свидание, я и не говорю. Если бы хоть заикнулась об этом, у отца случился бы сердечный приступ…
Она резко вздрогнула, как будто последние слова причинили ей острую боль.
— Что такое? — спросил Райан, бережно обнимая ее. — О чем ты думаешь?
— У него действительно случился сердечный приступ, — глухо прошептала Джулия. — Вернее, — поправилась она, — удар. Из-за меня у отца случился удар.
— Но, Джулия…
— Говорю тебе, так оно и было. — Она машинально схватила его за руку. — Я была ужасной дочерью. Тайком убегала из дома — и не один раз. К парню, который говорил, что любит меня. А я была молодой и глупой — да, глупой, потому что поверила ему. — Она снова повернулась и прислонилась к его груди. — Я забеременела, — прошептала она.
— О Господи, Джулия, милая, — Райан нежно коснулся щекой ее шелковистых волос, надеясь, что это немного успокоит ее, хотя разве может что-нибудь уменьшить боль от возвращения в прошлое.
— Худшие минуты в жизни я пережила, когда сказала отцу Келли, что у нас будет ребенок… — На руку Райана упала горячая капля. — Он расхохотался мне в лицо, — продолжала она. — Сказал, что не желает больше меня знать. Что не хочет слышать о нашем ребенке. И не позволит мне поломать ему жизнь. Сказал, что я должна сделать аборт. И пригрозил, что если только скажу кому-нибудь, кто отец моего ребенка… — Она всхлипнула. — Он сказал, что будет отрицать, что спал со мной.
Плечи ее вздрагивали, и слезы лились рекой.
— Джулия, — тихо произнес Райан, — тот парень, наверное, сам был еще ребенком. Незрелый юнец — разве он понимал, что говорит? Много ли он знал о жизни, о том, что сделал с тобой, с Келли, с самим собой?
— Он был старше меня! — запальчиво возразила Джулия. — И уже собирался поступать в колледж. Работа у него тоже была. Он говорил, что любит меня. И я решила, что он непременно полюбит и нашего ребенка. А он использовал меня, Райан. — Она помолчала и повторила совсем тихо: — Он использовал меня!
Видеть ее страдание было для Райана худшей из пыток.
— Ну тогда он просто подонок, вот и все, — сказал он, но она словно не слышала.
— Самое страшное случилось, когда я вернулась в тот вечер домой. Отец увидел, как я влезаю в окно своей комнаты.
Вот почему Джулия так болезненно отреагировала на поведение Келли, отметил про себя Райан.
— Мы поссорились, Райан, поругались самым ужасным образом. Я не сказала ему, что беременна — вернее, не успела. Понимаешь, он… он вдруг стал заговариваться, а потом потерял сознание. Я вызвала «скорую».
— Представляю, как тебе было тяжело, — сказал Райан, обнимая ее.
— Я ездила к нему в больницу каждый день. И умирала от страха, зная, что должна буду все ему рассказать о ребенке, которого мне придется воспитывать в одиночку. Когда наконец отец поправился, я рассказала ему, что жду ребенка.
Слезы снова закапали на руку Райана.
— Это было ужасно. Он говорил со мной так враждебно. Приказал сдать ребенка в приют. И сказал, что не собирается заниматься воспитанием ублюдка.
Джулия сжала руку Райана так сильно, словно от этого зависела ее жизнь.
— Но я не могла так поступить, — дрожащим голосом сказала она. — Не могла отдать мою малышку в чужие руки.
— Ну, конечно же, нет, — прошептал Райан.
— В июне я окончила школу, — продолжила Джулия, помолчав. — Я ждала ребенка. Друзей у меня не было. Отец отказывался со мной разговаривать. На следующий день после выпускного вечера, — она глубоко вздохнула, — я сбежала из дома. Сбежала так далеко, как только могла. Мне было страшно подумать, что отец отберет у меня ребенка.
— Но как же ты не пропала? — Райану так хотелось узнать дальнейшее, что этот вопрос вырвался у него сам собой. — Что ты делала? К кому обратилась за помощью?
Он попытался представить себе одинокую, насмерть перепуганную девушку семнадцати лет, но от одной мысли об этом ему стало нехорошо. Как же, должно быть, она настрадалась!
Он не мог не восхищаться ее мужеством и решимостью — наверное, материнский инстинкт, могучий даже в таком юном возрасте, подсказал тогда ей правильное решение.