Заметив красные пятна у нее на щеках, Джон проклял себя за то, что забыл о своих обетах и дал волю чувствам.
— Ты была любопытна. — Он пожал плечами, пытаясь вернуть им обоим душевное равновесие. — Я все время находился рядом с тобой. Ты просто удовлетворила свое девичье любопытство. Это так естественно.
— Теперь я прозрела, — сказала она, лукаво улыбаясь. — А ты великодушно удовлетворил мое любопытство. Так прикажете понимать эту легенду?
— Не совсем. Но я обязан был вести себя осторожно. Ты была так юна…
— Тебя тоже влекло ко мне, но из-за глупой петушиной гордости ты не хотел признаться в этом.
Джон смутился.
— Мы оба торопились стать взрослыми, ведь правда?
Она молча кивнула.
— Иногда я задумываюсь, как сложилась бы моя судьба, останься папа жив?
— Я бы попросил тебя стать моей женой.
— А я бы ответила "да". — Бетси весело улыбнулась. — Ты думаешь, наш брак оказался бы счастливым?
Джон пристально посмотрел на свои руки, потом на маленькие руки Бетси, лежавшие у его бедра.
— Нет. Ты хотела, чтобы тебя боготворили так, как Пат боготворил твою мать. Но я не способен был к такой всепоглощающей любви.
— Это предупреждение, шеф Стэнли? — спросила Бетси шутливо, хотя ее глаза испытующе всматривались в лицо Джона.
— Да, предупреждение. — Он поднес ее руку к губам и поцеловал. — В то же время это извинение.
— За что? За неумение любить?
— Возможно.
— Спасибо за откровенность.
Джон загадочно усмехнулся.
— Не спеши прикалывать медаль за безукоризненное поведение к моему больничному халату, Рыжик. Я до сих пор неистово хочу тебя. Но что-то мне подсказывает, что тебе этого мало.
— Ты прав. Мало!
— Проклятие! Но ты же не можешь требовать от жизни невозможного, Рыжик?!
В его голосе прозвучала странная нота. Бетси пыталась понять, что скрывается за этой интонацией, а поняв, была потрясена. Это — выражение неодолимого томления. Глубокого, страстного, которое она испытала в свои шестнадцать лет. Бетси знала, что сопротивляться этой жажде обладания человек не в силах.
Нагнувшись над Джоном, Бетси нежно поцеловала обгоревшие волосы на виске своего спасителя.
— Тебе надо поспать.
Она осторожно отняла свою руку, которую он все еще держал. Выходя из палаты, Бетси заплакала.
Доктор Армади приветствовал Бетси словами:
— Если у вас есть хоть какое-то влияние на этого упрямого человека, добейтесь, чтобы он полежал дня два, пока не подживут надорванные связки.
Врач ушел, кивнув Джону и заговорщически улыбнувшись Бетси. На ходу он что-то бормотал о молодцах-пожарниках и ложной гордости.
Бетси осторожно подошла к Джону, точно юный посетитель зоопарка к манящей клетке льва.
— Ну как чувствует себя сегодня утром наш герой — покоритель огня?
— Как типичный размазня — так я себя чувствую.
— Вот тебе, — сказала она, бросив букетик полевых цветов на кровать. — Это от близнецов. Они услышали, как тетя Бриджет рассказывала Пруди о моем визите в госпиталь, и сегодня поднялись пораньше, чтобы собрать их. Но такой злюка, как ты сейчас, цветов не заслуживает, ну да уж, Бог с тобой, получай!
Джон схватил букетик и ее руку и тесно прижал к себе. Не успев извиниться за свою дерзость, он поймал свободную руку Бетси и отвел ее назад. Ее груди коснулись его, и они поцеловались.
Когда их губы соединились, все, что он пытался в себе подавить, ожило с неистовой силой. Так разгорается почти затухший уголек, пробужденный к жизни благотворным ветерком.
Но Джон сдерживал свою страсть, он позволял себе быть только нежным. Губы Бетси еще сохраняли вкус утреннего кофе. Чувства, подавляемые Джоном столько долгих лет, теперь одолели его сдержанность, благодаря которой он и не потерял рассудок в те страшные годы, когда раскаяние поедало душу и сердце…
Его рука дрожала, когда он провел ею по спине Бетси, затем спустилась ниже… Юбка заскользила по чему-то шелковистому…
Как только Джон выберется из госпиталя и они лягут в постель, он сорвет с нее эти городские причиндалы, насладится каждым дюймом ее гладкого, атласного тела. А она будет дрожать и исступленно выгибаться под его ласками, охваченная той же сладкой мукой, которой был переполнен и он.
— Ах мистер Стэнли, разве так можно!
Странные мысли возникли у Джона, когда на него устремился холодный взгляд его недавней мучительницы; Бетси спрятала заалевшее лицо у него на груди. В дверях стояла медсестра, грубо разбудившая его накануне, когда нужно было измерить температуру, а измученный Джон только что уснул. Возмущенный поведением медсестры, он выругался, а в ответ получил отповедь разгневанной дамы.
— Видно, Господь карающей десницей послал вас, чтобы досрочно свести меня в могилу! — прошептал Джон сквозь зубы.
Гримаса недовольства исказила и без того недоброжелательное лицо женщины, призванной облегчать страдания больных. Но, по всей видимости, этим даром она не обладала.
— Вот ваши костыли, и д-р Армади выписал рецепт на обезболивающие пилюли, — сухо сказала сестра. — Вы должны принимать их каждые четыре часа.
— И не надейтесь. Мне не нужны пилюли.
Гордо вздернув голову, сестра прошествовала через всю палату, прислонила костыли к постели Джона, припечатала к столику рецепт и также вызывающе удалилась. Но у двери задержалась, наградив Джона укоризненным взглядом.
— Принимать не больше четырех таблеток в течение каждых двадцати четырех часов.
— Я вам сказал, сэкономьте на пилюлях.
— Поверьте, мистер Стэнли, сегодня вечером вы будете рады этим таблеткам.
Джон готов был поклясться, что она ехидно усмехнулась, выходя в коридор.
— Садистка, — бросил он ей вдогонку. Послышался сдавленный смех Бетси, прильнувшей к его груди.
— Поверьте мне, мистер Стэнли, к полудню об этом происшествии будет знать весь город.
Мистер Стэнли отстранился и пригладил ее волосы: золотистые локоны выбились из пучка и упали вдоль ее румяного лица.
— Вот об этом происшествии?!
Ее ресницы взметнулись вверх; голубые глаза выражали неподдельное удивление.
— О нас с тобой, целующихся в общественном месте, да в каком — в больничной палате!
— Тебя беспокоит, что твое имя соединят с моим?
— Да. То есть нет. — Бетси облизнула губы, вызвав у Джона новый всплеск желания. — Что-то непостижимое в наших отношениях постоянно разрушает мои благочестивые намерения.
Отчаяние, прозвучавшее в ее голосе, тронуло его больше, чем самые чувственные ласки.
— Это называется биотоками жизни, Рыжик. Мы, кажется, создаем себе больше нравственных и прочих переживаний, чем нам отпущено судьбой.
