Но она извивалась под ним, порывистая, сладострастная, и он уступил, не выдержал: природа не терпит насилия. И все, что им осталось, — это дикая необузданная потребность достичь завершения, неконтролируемый взрыв распаленной плоти и растворяющиеся в воздухе экстатические всхлипы обоих.
Алисия с наслаждением вытянула пресыщенное любовью тело. Нелегкая задача на диване, где они лежали вдвоем с Норманом в такой тесной близости, что, казалось, почти срослись друг с другом. Однако это неудобство было сладостнее, чем мед, и волновало сильнее, чем самая рискованная гонка.
Должно быть, они проспали несколько часов.
— Я хочу есть, — сонным голосом молвила Алисия и охнула, почувствовав, как мгновенно отозвалось его тело на ее томное движение. — Голодна как волк, — гортанно добавила она.
— Я тоже, — глухо пророкотал Норман и, отыскав губами нежную впадинку у основания ее шеи, поцелуями проторил дорожку до ложбинки между грудей, смакуя медовый аромат теплой кожи.
Разморенная после ураганной страсти, преисполненная радостью оттого, что любит его, оттого, что произошло чудо и пустые бессодержательные годы остались позади, а впереди маячит счастливое будущее, не омраченное былым недопониманием и ожесточенностью, Алисия готова была проглотить все съестные запасы в доме.
Но только не сейчас. Не сейчас! Его любовь предпочтительнее самой вкусной и изысканной пищи. Она провела пальцами по его мускулистой спине, и они вновь предались плотским утехам, но на этот раз утоляли сексуальный голод неторопливо, мучительно медленно, терзая друг друга сладостной пыткой.
А после Норман приподнялся на локте и осторожно убрал влажную прядь с ее лица. Его губы — мягкие, чувственные, дымчатые глаза из-под полуопущенных ресниц ни на секунду не оставляют затянутого поволокой золотистого взора.
— Как ты себя чувствуешь? — Голос Нормана был пронизан тревогой и нежностью.
Алисия кончиками пальцев коснулась его груди и, поглаживая, постепенно опустила ладонь вниз, туда, где сливались их тела.
— А ты как думаешь? — озорно улыбнулась она.
Но Норман не улыбнулся в ответ.
— Я другое имею в виду. То, что произошло раньше — с тобой, с ребенком. Ты, должно быть, чувствовала себя обманутой, преданной. Как и я тогда. Но тебе наверняка было в сто раз хуже. — Он нежно поцеловал ее в висок. — Даже выразить не могу, как я восхищаюсь тобой. С такой тяжелой травмой в душе ты нашла в себе мужество пережить боль, горькие разочарования и добиться успеха, сделать прекрасную карьеру, стать той женщиной, какая ты есть сегодня. Сколько ж на это тебе потребовалось сил!
— Пустяки.
Она без сожаления сбросила со счетов беспросветные годы упорного труда. Ерунда все это. Ее главное предназначение — любить Нормана. И нет никакой разницы между нынешней Алисией и той восемнадцатилетней девочкой, которая зачала от него ребенка. Она все так же без ума от него, все так же преисполнена обожания. И даже больше. Определенно больше.
— Я чувствую себя превосходно. Правда. Недоразумение улажено, и мы оба знаем, что ни один из нас не виноват в том, что произошло. — Она обвела подушечками пальцев его глаза и заостренные скулы, изгоняя тени с лица Нормана.
Ее слова и ласковые прикосновения принесли ему облегчение. Норман улыбнулся и, взяв ее ладонь, поцеловал пальцы.
— Пожалуй, нам следует устроиться поудобнее. Я со студенческих лет не сплю на диванах. Отвык.
Он поднялся, подхватил Алисию на руки вместе со сброшенной одеждой и понес в спальню. Там медленно опустил на кровать, кинул вещи на пол и отдернул шторы, впуская в комнату оранжевое рассветное зарево.
— Сначала душ, а потом я приготовлю завтрак. — Взгляд Нормана, обращенный к ней, сиял. — У меня огромное желание побаловать тебя, так что не вздумай портить мне удовольствие своими феминистскими замашками!
Ничего подобного она и не собиралась делать. Когда он склонился над ней, Алисия обвила его руками за шею, и Норман перенес ее в ванную. Залез вместе с ней под душ и под каскадами теплой воды стал бережно намыливать ее с головы до пят.
— Если это называется «баловать», то я полностью в твоем распоряжении, — промурлыкала она с сибаритским вздохом, когда он наконец вытер ее пушистым махровым полотенцем и налил в ладонь ароматизированного масла для ухода за телом.
— Это только начало, обещаю тебе. А ты стой и наслаждайся. Это все, что от тебя требуется.
«Наслаждайся» — даже близко не описывало того блаженства, какое доставляли его чуткие ладони, втирающие масло в каждый дюйм ее кожи. Когда же он, присев на корточки, принялся медленными круговыми движениями массировать ее лодыжки и стройные икры, Алисия подумала, что потеряет сознание от нестерпимой остроты восхитительных ощущений. Чтобы не упасть, она вцепилась в его широкие плечи.
— Норман, прошу тебя…
Ее сотрясала мелкая дрожь, тело горело, грозя взорваться изнутри, если он не утолит иссушающего неистового томления.
— Терпение, — шутливо протянул Норман и выпрямился, обвязал вокруг бедер полотенце. — Сначала завтрак. Возвращайся в постель и жди, я все принесу. Тебе понадобится много сил, принимая во внимание то, что я задумал для нас на ближайшие несколько дней. — Внезапно шутливые нотки исчезли из его голоса, глаза потемнели, брови сдвинулись. — Мы будем заниматься любовью, пока у тебя голова не пойдет кругом, пока все плохое не сотрется из твоей памяти, пока в мыслях твоих не останется ничего, кроме нашей близости.
Алисия не предала значения его неожиданно изменившемуся тону. Голова у нее уже и так кружилась. Норман направился к двери, а она зачарованно смотрела на его загорелый широкоплечий торс, сужающийся к бедрам, туго обтянутым полотенцем, из-под которого выступали стройные мускулистые ноги, покрытые темными волосками.
Когда дверь закрылась, на глаза Алисии неожиданно навернулись слезы. Чем она заслужила такое невообразимое счастье?
Сморгнув с ресниц влагу, Алисия направилась к кровати, млея от собственной благоуханной наготы. Она создана для него, для него одного, это Алисия знала с первой минуты, как увидела его. В течение семи лет она обрекала себя на воздержание вовсе не потому, что боялась душевной встряски и эмоциональной зависимости от представителя противоположного пола, как она часто себе говорила. Просто для нее всегда существовал только один мужчина — Норман.
И следующие несколько дней, о которых он упомянул, станут прелюдией к их счастливому совместному будущему. Ей не надо запоминать мгновения страстной нежности, потому что это тоже отныне будет с ними всегда.
