Норман перехватил вопросительный взгляд янтарных глаз, и у него защемило сердце.
Сегодня утром она зачесала волосы наверх, и теперь ее милое, обласканное солнцем лицо обрамляли пушистые завитки, выбившиеся из пучка на макушке. Наряд состоит из белых шорт и голубой маечки, кончающейся почти сразу же под пленительно обтянутыми тканью упругими грудями. Покрытые золотистым загаром руки и большая часть плеч были обнажены.
Волнующая, чувственная, невероятно желанная. Жесткость и неприступная холодность той Алисии, которая недавно вошла в его жизнь, напрочь исчезли. И это благодаря их счастливому времяпрепровождению, наступившему после того, как уладилось недоразумение с абортом, которого на самом деле не было. Им обоим требовалось отключиться от действительности, пожить вне времени, наслаждаясь безмятежностью и покоем, чтобы забыться, залечить раны.
Но теперь период реабилитации закончен и пора возвращаться в реальный мир.
Минувшей ночью, когда Алисия заснула в его объятиях, он еще долго лежал с открытыми глазами и размышлял. Ничто не длится вечно, даже райское существование. Норман знал, что расставание будет трудным, только вот не догадывался, как тяжело ему будет сказать «прощай», читая недоумение в ее взгляде.
— Судно арендовать можно, — наконец промолвил он. — Но только в том случае, если ты способна им управлять.
Внутри все свело судорогой при мысли о том, что он должен уйти из ее жизни. Норман отмахнулся от коварного ощущения и объяснил мягко:
— Меня не будет с тобой. Я улетаю сегодня после обеда. Надеюсь, мне удастся купить билет на нужный рейс. Если нет, останусь, здесь в отеле и буду ждать свободного места.
Алисия не сразу поняла, что он говорит. Несколько мгновений Она тупо смотрела на него, потом ее словно громом поразило: их идиллия на острове окончена!
Все ее существо, от корней волос до кончиков пальцев на ногах, захлестнуло неизбывное разочарование, но она быстро оправилась от удара. Черт побери, им вовсе не нужны для счастья лазурный океан и ослепительное солнце! Куда бы он ни поехал, она будет рядом. Ее избранник работает в престижной фирме, где его ждут важные дела, а Норман не привык пренебрегать своими обязанностями.
— Ну да, понимаю. Тебе нужно на работу. — Она выдавила жалкую улыбку. — Никаких проблем. Я еду с тобой.
Алисия допила кофе. В уме уже созрел план. Норман позвонит, куда ему надо, потом она вернется на остров, соберет вещи, попрощается с Эдуардо и Жозефой, заверит их, что не имеет ни малейшего намерения продавать остров, пусть живут спокойно и не беспокоятся. Потом обратный вояж до Фуншала — и в самолет. Все очень просто.
Ее нежные манящие губы сложились в непреклонную линию, которую он уже хорошо знал, золотистые глаза загорелись нетерпением поскорей приняться за дело. Но нет, ничего не выйдет. Это исключено.
Никогда ни одну женщину не желал он так, как желает Алисию, но это его проблема, и он не намерен еще более усложнять себе жизнь, привязываясь к ней крепче. Главное — вовремя остановиться. Если позволить, чтобы их отношения развились в нечто более глубокое, он навеки от нее не оторвется. А это недопустимо: между ними стоит тень Леона.
Леон, лгал он тогда или говорил правду, обвиняя Алисию в распутстве, внес полный разлад в отношения между матерью и дочерью, которые и без того были негладкими. И однако, после похорон Филлис он полетел в Бостон, и с тех пор они общались как ни в чем не бывало. Леон хранил все письма Алисии, — которые Норман не мог заставить себя прочитать, — и обедал с ней раз в месяц по ее окончательном возвращении в Англию.
Возможно, со стороны отчима это был чисто отеческий интерес к судьбе приемной дочери, но убедить себя в этом Норман так и не смог. Его чудовищные подозрения мгновенно переросли в уверенность, едва он увидел взрослую Алисию, превратившуюся в чарующую красавицу. Потому что Норман знал натуру отчима, как и размеры его состояния. А сама Алисия только подтвердила его догадку.
Норман вспомнил, как бросил ей в лицо: «Уверен, с Леоном ты не очень привередничала. Иначе тот не оставил бы тебе все свое состояние. Это уж как пить дать». Он сразу же, едва слова сорвались с губ, проклял свой поганый язык, но она лишь холодно взглянула на него и бесстрастным тоном похвалила за проницательность, что вряд ли можно было назвать пылким опровержением, которого он втайне ожидал. И Норман возненавидел ее за то, что она стала такая — неотразимая, расчетливая, непроницаемая.
Однако сейчас, глядя на Алисию, он не мог ненавидеть ее. Только желал. Все злые чувства угасли в нем, едва он узнал правду о судьбе их ребенка.
Его сердце обливалось кровью, когда он представлял, сколько всего бедняжка пережила. Ну а остальное, как говорится, история.
Тем не менее Норман не мог ей сказать, почему у них нет будущего. Это стало бы слишком опасным испытанием для его рассудка. Не мог объяснить ей мотивы своего поведения, не мог до такой степени унизить ее…
Алисия тем временем, не переводя дыхания, излагала свой план скорого отъезда, и ему пришлось перебить ее.
— Алисия… — осторожно начал Норман, — я теперь старший партнер и мне не нужно возвращаться на работу, если я сам того не хочу. В моем положении проще назначить заместителя. Однако мне пора. — Самое время, если он не желает безвозвратно прикипеть к ней душой и телом. — А тебе, думаю, лучше остаться и догулять отпуск.
Она уставилась на него, черты лица мгновенно утратили живость. И Норман, при виде ее потрясенного выражения, едва сдержался, чтобы не взять слова обратно, не обнять ее и не заверить, что она нужна ему, что он никогда ее не оставит.
Вместо этого он сказал:
— Последние несколько дней были необходимы и тебе, и мне… чтобы замкнуть круг, вернуть друг другу покой, которого мы оба в силу сложившихся обстоятельств были лишены последние семь лет.
Что касается его, это была правда. Чистейшая правда. Ему удалось отрешиться от нового образа хищницы и всего себя подчинить единственной, издавна поселившейся в нем неистребимой потребности дарить ей счастье и любить ее, обладать ею сполна и безраздельно.
— Теперь пришло время подвести черту под прошлым… завершить этот период жизни и разойтись своими дорогами. — Слова застревали в горле, и, выдавливая их, он невольно говорил резче и грубее, чем сам того хотел.
Норман злился на себя за вынужденную жестокость. Ему больно было видеть муку в ее взгляде, мертвенную бледность, проступившую под золотистым загаром. Невыносимо тяжело было сознавать, что он стал причиной ее страданий. И тогда пришлось напомнить себе, что Алисия вполне способна постоять за себя, что в нем она не нуждается.
