– Тебе, наверное, кажется, что я шучу, – проворковал Джанкарло мягко и нежно. Но вместо испуга Пейдж охватил возбужденный трепет. – Так вот, ты ошибаешься.
– Я понимаю, как неприятно тебе видеть меня здесь и то, что ты не веришь в искренность моих намерений, – примирительным тоном сказала Пейдж. Но на самом деле этот тон больше напоминал речь человека, находящегося на грани нервного срыва, охваченного паническим страхом. – Боюсь, что мне придется остаться преданной твоей матери.
– Извини, – перебил ее бесцеремонно Джанкарло. – Но твоя ирония ошеломляет меня. Ты, именно ты, сейчас говоришь мне о преданности?
Пейдж ухмыльнулась и не отвела взгляд.
– Не ты нанял меня на работу, а она.
– Этот факт не будет иметь никакого значения, если я убью тебя собственными руками, – прошипел он. И Пейдж действительно стоило бояться Джанкарло, но теперь она почему-то была уверена, что он не сможет причинить ей физический вред. Только не он.
Возможно, это убеждение – отголосок прошлого. Раньше она верила, что настоящая и чистая любовь способна справиться с любыми трудностями, и только это чувство имело для нее значение много лет назад. Но ее иллюзии очень скоро разрушились.
– Да, – сказала Пейдж, стараясь выглядеть спокойной. – Но ты ничего мне не сделаешь.
– Пожалуйста, – раздался мужской шепот. В его тяжелом, мрачном взгляде читались злоба и насмешка. – Только не говори мне, что тебе кажется, будто бы я не уничтожил тебя, если бы мог.
– Конечно, ты прав. Но ты действительно не можешь этого сделать, потому что ты вовсе не так жесток.
– Мужчина, которого ты знала, мертв, Никола. – Снова это ненавистное имя. Умышленная словесная пощечина заставила Пейдж отшатнуться и все-таки сделать шаг назад. – Он умер десять лет назад, и его не вернуть к жизни твоими сентиментальными баснями о преданности. Воскрешение невозможно. Все, что у нас осталось общего с ним, – это внешность. Поэтому заруби себе на носу – его больше не существует.
Пейдж стало нестерпимо грустно. Она не понимала, почему безграничная и безысходная печаль снова овладела ей, разбередив старые раны, которые так и не затянулись даже спустя столько лет? Разъедающая душу горечь лишь затаилась на время, выжидая своего часа, чтобы снова отравить ее.
– Я полностью беру на себя и ответственность и вину за то, что случилось тогда, – произнесла Пейдж самым бесстрастным тоном, на который только была способна в эту минуту, несмотря на свою беззащитность и уязвимость. За те два месяца, которые они провели вместе, она растворилась в Джанкарло без остатка, и этот роман стал лучшим периодом в ее жизни. – Но у меня нет выбора. Я обещала Вайлет, что не оставлю ее. Наказывай меня, если хочешь, но не ее.
Джанкарло Алесси практически целиком и полностью состоял из недостатков. Но все же он любил свою эксцентричную претенциозную мать, которая, несомненно, обожала единственного сына, но по-своему, и выражала это порой в странной форме. Вайлет часто позволяла себе использовать его в личных целях: чтобы отвлечь внимание мировых таблоидов от разваливающегося брака, пресечь нелицеприятные слухи или просто ради продвижения карьеры.
Со временем Джанкарло смирился с тем, что родство с голливудской звездой такой величины подразумевает публичный образ жизни под вспышки фотоаппаратов. Именно поэтому он пообещал себе, что ни за что не позволит ей использовать его будущих детей. Никаких снимков с веселыми внуками, сопровождающих газетные статьи, никаких младенцев, с которыми она нежно нянчится перед объективами камер. Никогда его наследники не станут жертвами этого фарса. Он передал свой титул дальнему кузену по отцовской линии.
Джанкарло давно простил свою мать за все. Он хотел причинить боль этой женщине, а не Вайлет. Пейдж могла называть себя как угодно, но для него она всегда останется Николой, виновницей его погибели. Прекрасная танцовщица, из-за которой он лишился рассудка, опозорив свой титул и испортив отношения с теперь уже покойным отцом. Коварное, подлое существо, которое вскружило ему голову, превратив в жалкую марионетку. Из-за нее Джанкарло вынужден был выставить свою личную жизнь напоказ.
Возможно, когда-нибудь он простит себя, но Пейдж – никогда.
Стоя лицом к лицу с той, кого Джанкарло поклялся стереть из своей памяти навсегда, он убеждал самого себя, что испытывает к ней лишь непримиримую ненависть. Ведь ничего другого она и не заслуживала.
Нельзя позволить, чтобы это опасное ощущение опьянения, вызванное ее присутствием, завладело им полностью и снова разрушило его. Больше никому и никогда не удастся обвести его вокруг пальца.
Джанкарло навсегда сохранит неприязнь к иссушенному солнцем Лос-Анджелесу. К пыльно-золотистой Калифорнии с ее искусственно созданными зелеными массивами, служившими единственным спасением во время очередного душного лета. К своей безрассудной молодости, потраченной на глупые игры в плейбоя. К сухой неослабевающей жаре, приправленной запахом дыма от костров вдалеке и бриза Тихого океана, которая вызывала в нем беспокойство и раздражение. К безрассудству его матери в выборе любовников, мужей и личных помощников. Этой ее черте характера несказанно радовались журналисты-хищники. И лишь однажды сын последовал ее примеру. Лишь однажды. Но этого оказалось достаточно.
Джанкарло внимательно изучал стоящую перед ним Николу – Пейдж, которая смотрела на него почти не мигая своими то ли зелеными, то ли голубыми глазами. Копна ее длинных темных волос с отчетливым рыжим оттенком была заплетена косу, ниспадавшую на одно плечо. Раньше ее волосы горели ярким огнем, и ему хотелось, чтобы этот новый темный оттенок казался ему непривлекательным. Она была высокой, но стала тоньше, как и все жительницы этого города. Будто отказ от еды мог магическим образом принести им славу, к которой они все так стремились. Даже любовь – он знал это теперь наверняка – не входила в список их грез.
«Не смей даже думать об этом слове», – выругал себя мысленно Джанкарло.
Пейдж застыла под его пристальным взглядом, блуждавшим по ее телу. Он продолжал рассматривать ее молча, убеждая себя, что ему наплевать на чувства и мысли этой женщины. Ей удалось не только разбить его сердце, но и разрушить его веру в то, что он способен отличить искренность от фальши и уберечь себя от алчных аферистов. Она полностью изменила его восприятие самого себя как личности.
И все равно Пейдж сейчас держалась достойно, что сильно его раздражало. Она по-прежнему обладала грациозностью танцовщицы и гибким станом. Его взгляд скользнул к ее небольшой высокой груди, скрытой под белой блузкой без рукавов, затем к узкой юбке, которая обтягивала ее бедра. Его руки все еще помнили их соблазнительную округлость. Когда-то идеальные изгибы ее тела, которые излучали опьяняющую женственность, извивались под его ладонями. Ее оголенные ноги, как и прежде, отличались стройностью, и Джанкарло не мог отделаться от воспоминаний о том, как они крепко обхватывали его бедра или покоились на его плечах, пока он входил в нее все глубже с каждым новым толчком.
