В течение нескольких месяцев Лайам наблюдал, как его родственники превращаются из соратников в конкурентов. Он пытался доказать деду, что подковерные интриги и распри ослабят компанию, а вовсе не укрепят, как тот рассчитывал. Лайаму нравилось работать в семейном бизнесе, но постоянные дрязги привели к тому, что каждое утро он шел на работу как на каторгу.
Он допил свой виски и прикинул возможные варианты развития событий. Первый: можно развернуться и уйти. Но любопытство буквально приковало его к месту. Зачем Обри Холт хотела с ним встретиться? Вариант второй: заказать им обоим выпить и остаться. Но за последний час он уже дважды нарушил свои правила. Он не пил днем, хотя последнее время все чаще об этом думал. Что неудивительно, если учесть, какой серпентарий был у него в компании. Но он никогда не позволял себе больше двух порций. И если сейчас выпьет третью, то, может статься, пошлет к дьяволу свое семейство, работу, правила и пригласит Обри к себе домой. Это повлечет за собой кучу проблем. А оно того, пожалуй, не стоит.
— Я — Итак. — Обри перестроилась с кокетливого тона на деловой. Искорки в ее глазах потухли. Губы, такие влажные и зовущие минуту назад, сложились в твердую линию.
У Лайама возникла было мысль, что Обри с самого начала знала, кто он. Что она строила ему глазки, чтобы усыпить его бдительность и выудить у него информацию. Но ее ужас, когда она прочитала его имя, был столь очевидным и непритворным, что Лайам отказался от своих подозрений.
— Пожалуйста, садитесь, мистер Эллиот. Позвольте, я закажу вам завтрак.
— Зовите меня Лайам.
Он еще раз выругался про себя и сел на стул. При этом снова задел коленом колено Обри. Но теперь, вместо горячей дрожи и сердцебиения, которые это прикосновение вызвало у него несколько минут назад, на него навалилось тяжелое, безнадежное чувство. Ничего из этого не выйдет. Ничего хорошего. Мэтью Холт — не тот человек, перед которым можно давать слабину. А значит, и перед его дочерью тоже.
— Итак, о чем вы хотели со мной поговорить, Обри? — Он не сможет называть ее мисс Холт после того, как мечтал сорвать с нее одежду и исследовать каждый дюйм ее длинного, сухощавого тела. Руками. Губами. Языком.
Он не сводил с нее глаз с той минуты, как она вошла в бар. Обри была худой и высокой, как модель. Движения, которыми она сняла свой жакет, могли сделать честь высококлассной стриптизерше. Томные. Завораживающие. Соблазнительные. Не то чтобы он хорошо разбирался в стриптизе, но уж врожденную сексуальность мог распознать с первого взгляда.
— Я… эээ… пригласила вас, чтобы обсудить условия работы с нашими рекламодателями.
— Например.
Она снова достала из портфеля бумаги.
— Ходят слухи, что ваши журналы преднамеренно понижают цены на размещение рекламы, чтобы переманить рекламодателей у Холта.
— Что? Это вздор. Мы потеряли бы на этом огромные деньги и имидж. Где вы это слышали?
— Я… эээ… не могу назвать вам свой источник. — Она опустила глаза и стала медленно водить пальцем по краю бокала.
Лайам пристально следил за движением ее пальца, и капля пота, подобно каплям влаги на ее запотевшем бокале, поползла по его спине. Несколько минут назад он страстно мечтал, чтобы она дотронулась до него. Неужели она сознательно его соблазняла?
— Разве в прошлом году количество фирм, размещающих рекламу в ваших журналах, не возросло самым неожиданным образом? Вы что, предлагаете дополнительные маркетинговые услуги?
— Это конфиденциальная информация.
— Да, но мы должны знать это, чтобы быть в состоянии конкурировать с вашим издательским холдингом.
— Это ваши проблемы.
— Я понимаю. Но я надеялась…
— Надеялись, что я выдам вам служебную информацию? — спросил он ожесточенно. Его дед уже использовал против него полученные от него же данные. Обри собирается сделать то же самое?
— Я надеялась, что мы могли бы вместе разработать некие нормы нашей работы с рекламодателями. Так, чтобы ни одна компания не оказалась в убытке.
Ему следовало развернуться и уйти. Но он очень хотел есть и к тому же чувствовал знакомое покалывание в затылке — знак, который он никогда не игнорировал. Что-то настораживало его в явно нечестной игре Обри. Возможно, некоторые рекламодатели уловили запашок разлада в воздухе «Издательского холдинга Эллиот». Его родственники изо всех сил старалась не выносить сор из избы, потому что для деда репутация семьи была священна, но иногда слухи все-таки просачивались наружу.
Лайам позвал официантку и заказал свой любимый сандвич. Обри заказала то же самое — возможно, лишь для того, чтобы не отвлекаться от интересующей ее темы.
— Я ничем не могу вам помочь. Наша политика в отношении рекламодателей осталась прежней.
Это правда, не считая того, что каждый в его семье теперь готов перегрызть другому глотку, чтобы сманить к себе клиента. Дед объявил, что тот, чей журнал принесет наибольшую прибыль за этот год, возглавит холдинг. И никто не хотел проиграть.
Поскольку голос Лайама как финансового директора был решающим, все это легло на его плечи. Он должен забыть о симпатиях и антипатиях и опираться только на голые цифры. Это нелегко. Он переживал за холдинг. Еще больше он волновался за свою мать.
И пока он старался спасти свою огромную семью от склок и скандалов, жизнь проходила мимо. Ему был тридцать один год. Его родители к этому возрасту уже давно были женаты и имели четырех детей. Двое его братьев обзавелись семьями. Гэннон женился в феврале. Он и его жена Эрика ждали первого ребенка. Младший брат Лайама Тэг был помолвлен. Сестра Бриджит недавно вышла замуж за шерифа из Колорадо и оставила семейный бизнес.
А что было у Лайама? Долгие, выматывающие отношения «не с теми» женщинами, работа и квартира на Парк-авеню, в которой он только ночевал. У него не было никого, кто поддержал бы его так, как отец поддерживал мать в ее беде.
В последние несколько месяцев отец, которого все считали трудоголиком, очень четко расставил свои жизненные приоритеты: на первом месте — семья. Работа на втором. Хотя так было не всегда. Лишь когда у его жены обнаружили рак груди, Майкл Эллиот понял, что в его жизни главное.
Официантка принесла сандвичи и удалилась.
Обри посмотрела на Лайама своими фиалковыми глазами, и он почувствовал, что дыхание у него перехватывает.
— Как себя чувствует ваша мать? Я читала о ее болезни в газетах.
Она что, ненормальная?
— Ей намного лучше. Она прошла химиотерапию. У нее уже отрастают волосы.
— Ее диагноз, наверное, был ударом для всех вас. ~Да.
— Вы, наверное, очень любите свою мать.
— А вы что, не любите свою мать? Взгляд Обри потух.
