— Музыка у вас есть? — спросил он.
Томпсон кивнул и нажал на кнопку. Маленькое помещение заполнилось звуками голоса Брюса Спрингстина: «И если мне суждено умереть, я хочу умереть вместе с тобой…» Джеффри покосился на Томпсона. Мальчишка явно не в себе, иначе не выбрал бы такую безнадежную песню в самый неподходящий момент.
Его размышления прервал напряженный голос пилота:
— Вызываю диспетчера аэропорта Катимука. Примите вызов с борта самолета «сессна» 4747.
Томпсон говорил громко и четко, одновременно отмечая показания приборов на приборной доске.
Катимук? Джеффри нахмурился. Должно быть, это какой-то городок неподалеку от Арктик-Лак.
— Девять миль к западу от Катимука над рекой. Направляюсь на восток к посадочной полосе Катимука. Видимость ограниченна. Иду на высоте тысяча метров.
Посадочная полоса Катимука. Может быть, она у них одна на два места? Или они вынуждены приземлиться из-за непогоды? Джеффри откинул голову на подголовник кресла.
Самолет нырнул вниз.
Содержимое желудка Джеффри было готово выскочить наружу.
Тем временем Брюс Спрингстин во весь голос распевал о сексе!
Риск, смерть и секс никогда особенно не интересовали Джеффри. Похоже, теперь это стало его реальной жизнью. Может, ему стоило пораньше задуматься о возможности такого поворота и попробовать сделать в своей жизни что-нибудь значительное? Ну, например, жениться… и завести детей? Было бы кому наследовать его нью-йоркский кондоминиум, машины, акции, долевые вложения.
Он начал перебирать в уме всех женщин, с которыми встречался. На память приходили холеные девицы с фальшивыми улыбками и алчными глазами. Ни одна из них не подходила на роль жены. В его жизни не было ни одной женщины, с которой бы хотелось прожить всю жизнь до старости.
На мгновение промелькнула мысль, а правильно ли он выбрал свой жизненный путь. Не желая оставаться уличным бродягой, Джеффри старательно учился: даже заслужил стипендию в колледже. Он делал все для того, чтобы получить профессию, которая позволила бы ему заработать много денег. Но в этот момент, может быть последний в своей жизни, он с иронией подумал, много ли принесли ему заработанные деньги. Разве что шикарные похороны.
— Посадочная полоса Катимука, — произнес пилот, — «сессна» 4747 заходит с левого крыла в западный коридор. Передайте Гарри, чтобы он был наготове.
По мере того как самолет то нырял, то взлетал, внутренние органы Джеффри определенно менялись местами. А Брюс по-прежнему пел, но теперь уже о девчонке и ее страстной любви.
Томпсон нажал на какие-то кнопки и потянул на себя штурвал управления.
Что-то лязгнуло. Самолет подскочил.
— Неполадки, — спокойно объяснил Томпсон и потянул на себя ручку управления.
Джеффри судорожно сглотнул.
Самолет пошел на посадку. Через минуту появились очертания взлетной полосы. Джеффри еще никогда не испытывал такой сумасшедшей радости! По полосе двигалось что-то, напоминающее фигуру оленя.
Брюс продолжал петь об очередных терзаниях своей души и близящейся кончине, а Джеффри молился в надежде, что одинокий олень, бредущий по взлетной полосе, не станет последним живым образом в его жизни. Животное успело отпрыгнуть в сторону и исчезло в белой мгле. Колеса самолета коснулись твердой земли. «Кто же все-таки победит в этой борьбе за жизнь: Спрингстин или Томпсон?»
Самолет, вздрогнув, мягко остановился. Победил Томпсон.
Джеффри помог Томпсону привязать самолет к опоре и поинтересовался:
— Мы где?
— В Катимуке.
Кажется, он уже слышал это название, пока они летели. Джеффри всегда отличался благоразумием, но тут не сдержался и, рискуя остаться в жутком холоде навсегда, произнес:
— Но я хочу попасть в Арктик-Лак!
— Хотеть не вредно, — бросил через плечо Томпсон и быстро зашагал прочь. — Когда доберешься туда, передавай привет.
Спотыкаясь и скользя по заснеженному льду, Джеффри побежал вдогонку.
— Я требую, чтобы меня доставили в Арктик-Лак! — закричал он. — Я заплатил деньги, чтобы меня доставили в Арктик-Лак!
Томпсон повернулся.
— Я! Я! Я! Вы, городские, привыкли думать только о себе, а на других вам наплевать!
Разговор принимал какой-то странный поворот.
— В самолете осталась моя куртка. Мне нужно ее забрать.
— Где, в самолете?
— В багажной тележке вместе с моим кейсом.
— В багажной тележке? — повторил Томпсон и неожиданно хрипло расхохотался. — Ты, кажется, решил, что кто-то услужливо погрузит твой личный багаж в самолет? А вот я думаю иначе.
— В куртке остались мои документы и деньги…
— Шевели ногами, а не то твои шикарные корочки примерзнут к земле, — бросил Томпсон и пошел дальше.
Джеффри бросился вдогонку. Какое-то время они шли быстрым шагом. Вокруг не было видно ни зги. Вдруг вдали послышался лай собак.
— Эй, Гарри, ты где? — позвал Томпсон.
Джеффри увидел двенадцать или четырнадцать собак, запряженных в нарты. Рядом с ними стоял рослый парень в стандартной парке. Он помахал им рукой.
Томпсон подошел к бесформенной корзине с сиденьем. Позади нее на полозьях стоял Гарри.
— Залезай, — приказал Томпсон.
Корзина была слишком мала для двоих.
— Как мы в ней поместимся? — спросил Джеффри.
Томпсон фыркнул.
— Хватит рассуждать, горожанин! Залезай!
Гарри засмеялся.
Джеффри почувствовал реальную опасность, исходящую от этих двух людей и своры лающих собак, и покорно сел в корзину.
Пилот неожиданно примостился боком на коленях Джеффри.
— Поехали! — крикнул он.
Раздался свист кнута, собаки внезапно умолкли и рванулись вперед. Гарри пронзительно крикнул.
Томпсон поерзал, устраиваясь на коленях Джеффри.
Джеффри вдруг почувствовал, как к его животу прижимается круглый зад, а его щека упирается в выпуклые холмики груди.
Господи! Только теперь он понял, что Томпсон женщина!
Собачья упряжка подъехала к деревенской хижине и остановилась. Вожак залился радостным лаем и лег на снег.
Сид повернулась к Джеффри:
— Вылезай.
Но время сыграло с ней злую шутку. Оно вдруг остановилось, окутав тесно прижавшиеся тела мягким покрывалом забвения. Она пыталась не думать о том, как уютно устроились их тела. Джеффри обнял ее и прижал к себе так, чтобы Сид не выпала из саней.
Никогда ни одному человеку, тем более мужчине, не приходило в голову позаботиться о ней. Уж если быть до конца честной, ей вообще не хотелось вылезать. Это одновременно и раздражало, и возбуждало ее. Она привыкла быть сильной и самостоятельной.
