но после того, как все успокоилось, он снова джентльмен.
Кроме того, этот человек чертовски красив. Иногда он выходит на пробежку в конце смены, перед тем как принять душ в раздевалке и пойти домой, и даже иногда он бегает без рубашки. Господи, помоги мне, когда я впервые увидела его точеный пресс и то, как мышцы его живота сужаются в V над бедрами, мне пришлось серьезно уговаривать себя не хватать его за шорты, стягивать их и отсосать его член.
Черт. При одной мысли о том, что он бежит без рубашки, мне сразу становится жарко и влажно между ног.
Я встряхиваюсь и заканчиваю собирать ланчи: четыре PBJ на пшеничном хлебе, два для Коллина, потому что он все время голоден. По одному детскому апельсину и три пакета с закусками, полные магазинных кренделей, и этого будет достаточно. Детям уже пора на автобус. Я целую всех на прощание — круглую влажную щеку Кори, все еще пахнущую мятой от зубной пасты, более круглую щеку Кэндис, подозрительно не пахнущую мятой, и худую коричневую щеку Коллина, где у него растет несколько темных волосков.
А потом я могу развалиться на кухонном стуле и снова думать о докторе Ноа Боннере. Его темные волнистые волосы, темно-карие глаза, искрящиеся в улыбке, красивые губы. Этот стройный торс бегуна, сильные ноги. Эта чёртова буква V, ведущая вниз к шортам.
И он пригласил меня на свидание!
Я флиртовала с ним, в сдержанной манере, в течение нескольких месяцев. Я ничего не могу с собой поделать. Но почему, почему я не сказала "да"?
Я могу корить себя. Но правда в том, что этот мужчина заслуживает кого-то по-лучше меня: умнее, красивее, опытнее, образованнее. Есть миллион девушек, с которыми он мог бы быть, например, девушек, у которых нет трех младших: братьев и сестер, а еще родителей, злоупотребляющих наркотиками, о которых тоже нужно заботиться. Если бы мне было наплевать на него, или если бы я все еще была неразборчивым подростковым ловеласом, я могла бы просто согласиться на ночь и на то, что это может стать лучшим трахом в моей жизни.
Но Ноа Боннер может разбить мне сердце, просто уйдя.
Я вздохнула и напомнила себе, что если у него все серьезно, он спросит еще раз.
Черт. Теперь мне остается только ждать и смотреть.
Программа ВОМ
Ноа
Когда я возвращаюсь домой, как обычно, измотанный, после ночной смены, Рейчел уже собирается отвезти Джеймса в школу, бряцая ключами, говорит:
— Слава Богу, ты дома. Джеймс, проси лучше своего папу.
Джеймс не поднимает глаз от того места, где он с напряженной сосредоточенностью завязывает шнурки, пока не затянет последнюю петлю.
— Вот так, — говорит он, довольный, и натыкается на мои ноги, заставляя меня изменить положение, чтобы удержаться в вертикальном положении. Мой сын достаточно крепкий, хоть и маленький, мальчик. — Папа, приходи сегодня вечером в школу на родительское собрание, пожалуйста.
Я тянусь вниз и поднимаю его, слегка кряхтя от усилий. Он становится таким большим.
— Будет что-то особенное?
— Ага. Я собираюсь петь.
— О? Только ты?
— Нет, мой и другие классы. Так ты сможешь прийти?
Врывается Рейчел.
— Ноа, я обещала пойти на открытие галереи Шелби сегодня вечером. Встреча есть в календаре — и в том, что висит на стене, и в семейном приложении.
Я отодвигаю Джеймса, чтобы проверить свой телефон.
— О, точно. — Из-за всего этого обычного хаоса в «Скорой помощи» и отвлекающе сексуальной Калинды Уайт я даже забыл посмотреть. — Да. Да, я прийду.
— Хорошо, — говорит Рейчел. — Давай, маленький шеф, обними папу еще раз и поехали.
Маленькие руки Джеймса тепло и яростно обнимают меня за шею, затем я опускаю его на землю.
— Рейч, ты никогда не думала о том, чтобы просто позволить ребенку ездить на школьном автобусе?
Она усмехается.
— Этот школьный округ довольно смешанный в плане демографии, брат. Ты действительно хочешь, чтобы он ездил в автобусе с нецензурно выражающимися подростками?
Мое лицо, вероятно, показывает всё отвращение к этой идее. Он еще слишком мал, чтобы запомнить все слова из трёх букв, которые он обязательно выучит к тому времени, когда сам станет подростком.
Рейчел смеется и открывает дверь.
— Я так и думала. Пока!
— Пока! — повторяет Джеймс, а затем они уходят.
Я так устал, и все, чего я хочу, это душ и постель. По привычке я принимаю душ быстро, не более пяти минут, и после беглого вытирания полотенцем падаю на кровать, закрываю глаза, готовясь заснуть, но, как обычно, мой мозг решает устроить экскурсию по вчерашней ночной смене. Он кружится среди крови, разорванных мышц и рентгеновских снимков, ненадолго останавливается на Калинде Уайт, снова кружится среди кафельного пола и яркого света, и снова останавливается на Калинде.
Ее аквамариновые глаза. Клубнично-светлые локоны, розовые щеки, широкая улыбка. Эта сексуальная попка в форме перевернутого сердечка.
Я мгновенно напрягаюсь. Не планируя этого, скольжу рукой вниз, чтобы обхватить член и сжать его.
Калинда.
Каково это, когда ее руки на моем члене вместо моих собственных… Каково это — иметь ее под собой, стонущую от удовольствия, погружаясь в нее снова и снова… Горячая, сладкая, влажная, тугая…
Думая о ее пышном теле и милой улыбке, мне не нужно много времени, чтоб кончить. Последняя мысль перед тем, как я вытираюсь полотенцем и погружаюсь в сон, заключается в том, что я должен спросить ее снова. Ее красивый рот говорит нет, но в ее глаза говорят да.
Будильник на телефоне звонит в пять часов вечера. Я потягиваюсь, чувствуя, как моя проснувшаяся древесная масса бьется о простыни, и думаю о том, чтобы снова подрочить на мысли о голой и желающей меня Калинде Уайт в этой постели.
Но моя дверь распахивается, и это Джеймс.
— Папочка? Ты уже встал?
Похоже, я всегда встал, когда думаю о Калинде, язвительно заметил я, хотя это уже меняется. Нет ничего лучше, чем маленький мальчик в комнате, чтобы погасить хорошую эрекцию.
— Да, приятель. Дай мне минутку, чтобы сходить в ванную и одеться, хорошо? — Я откидываю простыни и встаю с кровати.
— Ого, — говорит Джеймс. — Твоя сосиска действительно большая — Он смотрит вниз на себя. — У меня маленькая.
Я скрываю улыбку.
— Ну, ты же маленький человек. Когда ты станешь больше, твоя сосиска тоже станет большой.
Он идет за мной в ванную и болтает о школе и о том, как его класс готовился петь на собрании сегодня вечером.
— И я прекрасно знаю
