— Сдаюсь, сдаюсь! — Улыбнувшись, Коул прислонился к спинке кровати и сцепил пальцы на затылке. Почему тебя так волнует ужин в охотничьем домике?
Анна балансировала на одной ноге, надевая туфлю на другую. На ней был нарядный черный брючный костюм с зауженными книзу брюками. Ее ноги казались длинными, как у газели, но все же Коул скучал по лету.
Девушкам в летних нарядах присуща какая-то магия. Ему очень хочется увидеть Анну в коротком воздушном платье, которое не скрывало бы ее красивые длинные ноги. Но это вовсе не означает, что платье должно быть на ней постоянно.
— Я взволнована потому, что мы ужинаем вместе, — пояснила она. — Ты еще не был здесь в самом лучшем ресторане. Я уверена, что ты будешь в восторге.
Ее лицо осветилось такой лучезарной улыбкой, что ему показалось, будто на нее упал солнечный луч. Вернувшись в шале после целого дня, проведенного на склоне горы, Анна часто улыбалась. Коулу хотелось думать, что это он сделал ее счастливой, но на этот счет у него были некоторые сомнения.
— А что еще приводит тебя в волнение? — спросил он.
— Откуда ты знаешь, что есть другая причина? — Ты быстро отвела глаза, когда я задал этот вопрос.
Анна весело покачала головой.
— Господи! Неужели нельзя оставить в покое девушку, которая хочет сделать сюрприз?
Коул потер руки.
— Сюрприз? Мне это нравится. Он как-нибудь связан с раздеванием?
Анна бросила в него вышитую подушку, которую схватила со стоявшего в углу кресла с подголовником. Коул с легкостью поймал ее.
— Если я скажу тебе, это уже не будет сюрпризом, так ведь?
— Ладно, ладно, — проворчал он. — Я переживу это, если только ты не затеваешь что-нибудь с наживкой и нахлыстом.
— Что-что?
— Представляешь, сегодня вечером мальчишки готовят еду на костре! — Коул притворно содрогнулся. — Они говорят, что это их зимняя вылазка. Меня тоже пригласили, но здесь я провел черту. Никакой стряпни на воздухе, когда температура ниже шестнадцати с половиной градусов.
— Шестнадцати с половиной? Сейчас нет даже десяти.
— Все равно.
— Слабак! — упрекнула его Анна, но в ее голосе прозвучала нежность. Она опустилась на край кровати. — Раз уж мы заговорили о морозе и снеге, расскажи, как ты провел день. Хорошо повеселился со своими маленькими дружками?
— Лучше не бывает, — Коул попытался сдержать стон.
— Что там случилось?
Коул в отчаянии воздел руки.
— Во-первых, я сразу хочу сказать, что это не моя вина. Я не знал, что происходит у меня за спиной.
— Так что же все-таки произошло? — с нетерпеливым огоньком в темных глазах снова спросила Анна.
Он не хотел рассказывать ей, потому что эта история представляла его не в лучшем свете. Но неожиданно для него самого слова полились неудержимым потоком.
— Я начал спуск, воображая, что, как обычно, тащу за собой пятерых или шестерых детей. Как оказалось, их там было десять. Мы пронеслись по склону с такой скоростью, что едва не расплющили мамашу, которая съехала перед нами. Она выбралась из баллона за секунду до того, как мы врезались в него.
— О нет!
— О да! Я кричал во все горло, чтобы нам освободили дорогу. Мы бы не остановились, если бы не вломились в сетку у подножия холма.
От этого воспоминания Коул содрогнулся. Он принял на себя основной удар. Детей, сидевших на баллонах, раскидало в разные стороны. Они визжали так, что от их радостных воплей у всех людей, находившихся на горе, вероятно, полопались барабанные перепонки.
— Звучит не очень весело.
— Да уж! Но еще хуже стало после того, как меня выследил инструктор, — мрачно признался Коул, маленький парнишка, который от возмущения заикался так, что я едва мог понять его. Он налетал на меня и кричал: «Чтобы ноги вашей здесь больше не было!»
У Анны искрились глаза, кривились губы и смех рвался наружу. Коул растерянно смотрел, как она хохочет.
— Я чувствовал себя чертовски неловко! — с негодованием подытожил он.
— Уж… это… точно! — она смеялась так сильно, что не могла говорить.
— Что? — сердито переспросил Коул.
— Просто… очень смешно! — Анна попыталась сдержать смех. Положив руку ему на плечо, она сказала:
— Я представила, как этот малютка-инструктор ругает тебя на чем свет стоит, а ты, такой крутой, понурившись, стоишь перед ним в черном лыжном костюме.
Коул едва не расхохотался, но могучим усилием воли ему удалось подавить зарождавшийся смех. Схватив Анну за руки, он перевернул ее на спину.
— Тебе смешно, да? — грозно спросил он, опершись на локти.
У нее в глазах стояли слезы, когда ее охватил новый приступ веселья.
— Очень смешно! — подтвердила она.
Помимо происшествия на холме, у Коула были другие причины считать, что день прошел неудачно.
Он не смог ни сосредоточиться на работе, ни дозвониться до Артура Скиллингтона на Гавайях.
Но сейчас, глядя на очаровательную смеющуюся Анну, Коул почувствовал, как исчезают все проблемы. Его губы дрогнули.
— Признайся! — упорствовала она. — Ведь это смешно!
Зародившийся смех вырвался наконец наружу, и Коул оглушительно расхохотался.
Он смеялся от всей души и, обессилев, уткнулся лбом в Анну. Когда они оба успокоились, Коул поднял голову. Легкая улыбка играла на губах Анны, и ее глаза мягко светились, напомнив ему сияние лунного света в ясную зимнюю ночь.
Приподнявшись на локте, он провел пальцем по ее щеке и подбородку.
— Ах, Анна, мне кажется, что я влюбляюсь в тебя.
Эти слова вырвались у него невольно. Ведь ему еще не удалось поговорить с отцом и он не разобрался с ситуацией в «Скиллингтон Ски Шопс». Но Анна так завладела его сердцем, что признание сорвалось с его губ.
Улыбка исчезла с лица Анны. Она нахмурилась и закусила нижнюю губу мелкими белыми зубами.
Молчание, длившееся несколько секунд, показалось Коулу бесконечным. У него замерло сердце. Наконец Анна вздохнула.
— Проклятье!
Коул был опустошен. Его разочарование было так велико, что ему стало трудно дышать.
— Я дам тебе небольшой совет, — произнес он, надеясь, что ему удается скрыть дрожь в голосе. — В следующий раз, когда какой-нибудь мужчина скажет тебе нечто подобное, постарайся найти более гуманный способ разбить ему сердце. — Анна недоуменно моргнула.
— Ты считаешь, что я разбиваю тебе сердце?
Коул тщетно пытался улыбнуться.
— Ты уже разбила его.
— Но я думаю, что тоже влюбляюсь в тебя!
Что-то светлое и обнадеживающее вспыхнуло в его душе, но он не мог позволить себе преисполниться надеждой. Еще рано.
