– Ты чем-то встревожен, Гелиос? – спросил дед с одышкой, которую так ненавидел внук.
Они играли в шахматы, любимую игру деда. Король сидел в инвалидной коляске. Справа стоял баллон с кислородом. Слева находилась сиделка.
– Просто устал.
Гелиос передвинул пешку на две клетки, изнемогая от страха, что это, возможно, их последняя партия вместе.
– Как идут приготовления к свадьбе?
– Все хорошо.
Не то чтобы он имел какое-то отношение к этим приготовлением. Дворцовые служащие более чем способны все сделать сами, без его вмешательства. И без Каталины, которая, похоже, интересовалась приготовлениями так же, как он. Иначе говоря, никак.
Дед на минуту прижал к лицу кислородную маску, прежде чем сделал знак медсестре убрать ее.
– Я так хорошо помню день своей свадьбы. – Затуманенные глаза увлажнились. – Твоя бабушка выглядела ангелом, сошедшим с небес. – И тут взгляд старых глаз стал острым. – Твоя мать тоже была ослепительна в день свадьбы. К моей вечной скорби, твой отец так и не смог разглядеть ее красоту. Твоя мать была прекрасна лицом и душой.
Гелиос напрягся. Супружеская жизнь родителей была темой, которую если и затрагивали, то весьма в общих терминах.
– Величайшее сожаление моей жизни и твоей бабушки тоже, упокой господи ее душу, заключалось в том, что твоему отцу не удалось самому выбрать себе жену. Может, выбери он свою жену сам, все было бы иначе?
Он повел слабым костлявым плечом.
– Мы никогда не узнаем. Несмотря на все наши усилия, он был тщеславным, жестоким человеком. Помешанным на власти. У твоей матери не оставалось ни единого шанса.
Он двинул ладью трясущимся узловатым пальцем.
– Мы пытались провести изменения в законе, позволявшие тебе и твоим наследникам выбирать жен и мужей в надежде, что такой брак, как у твоих родителей, никогда не повторится.
Голос слабел с каждым сказанным словом. Король снова обратил взгляд на него.
– Как бы ни был важен долг, брак с человеком, которого ты не любишь, принесет одни несчастья. А вечность – слишком долгое время для страданий.
Сиделка, заметив, что пациент задыхается, снова прижала к его лицу кислородную маску.
Гелиос ждал, пока дед вдыхал кислород. Все это время голова шла кругом из-за того, что тот пытался сказать внуку. Это упрек в том, что он проводит недостаточно времени с Каталиной, и его безразличие видно всем.
Но как он мог чувствовать что-то, кроме безразличия, когда думал только об Эми?
Гелиос сделал ход конем, открыл рот, чтобы задать вопрос, но увидел, что голова деда упала набок, и он задремал посреди разговора.
Он взглянул на сиделку, которая сочувственно пожала плечами, вздохнул и долго смотрел на деда, охваченный любовью к старику.
– Я сам его уложу сегодня. Все в порядке, – сухо улыбнулся он. – Я знаю, что делаю. Можете наблюдать, если хотите.
Полчаса спустя король лежал в постели. Ему дали лекарства и кислород. Тихое похрапывание было странно успокаивающим.
Гелиос поцеловал деда в лоб.
– Я люблю тебя, – прошептал он, прежде чем уйти.
Легкий шум пробудил Эми от дремоты. Вернувшись в Англию неделю назад, она много спала. Ей понравилось спать. Идеальный способ забыться. Зато пробуждение становилось проблемой.
Мать дала ей чашку чая и села в садовое кресло рядом с дочерью.
Прилетев в Англию, Эми попросила водителя отвезти ее в родительский дом, а не на квартиру в центральном Лондоне, которую делила с подругой. Иногда девушке необходима мама. Настоящая мама. Женщина, любившая и растившая ее с тех пор, когда она едва могла открыть глаза.
Мама была счастлива видеть ее.
Последние сомнения Эми были надежно изгнаны.
Ночной разговор завершился признанием того, чего мама смертельно боялась. Будто Эми скрепит отношения с Нейзой.
– Никогда! – решительно покачала головой Эми. – Ты моя мама. Не она.
– Вот и хорошо.
В обычно спокойных голубых глазах матери сверкнула свирепая ярость.
– Ты моя дочь. Не ее.
– Почему же ты поощряла мое желание узнать о моих корнях? – спросила сбитая с толку Эми.
– Нам всем нужно знать, откуда мы произошли. И я боялась, что, если запрещу тебе, ты займешься этим тайно, а однажды уедешь, и я потеряю тебя.
– Ты никогда меня не потеряешь.
Столько слез было пролито в эту ночь!
Теперь они сидели в дружелюбном молчании на английском солнышке. Тишину нарушало только пение птиц в густых кустах сада. Стоял настоящий британский прекрасный день поздней весны.
– Готова поговорить? – спросила мама.
Эми покачала головой. В горле застрял ком. Даже во время разговоров по душам она не смогла рассказать о Гелиосе.
Даже думать о нем было слишком больно.
После ее побега от него пришло только одно известие. Эсэмэска с единственным словом: «Прощаю».
Прощает за то, что она так внезапно уехала.
Судя по молчанию, он тоже смирился. У нее нет права терзаться день и ночь из-за того, что он больше не пытается связаться с ней.
– Что ты постоянно теребишь у себя на шее?
Эми молча подалась вперед, демонстрируя гранатовое ожерелье.
Мама потрогала его и улыбнулась:
– Как красиво.
Эми не могла подобрать слов для ответа. Когда мама отпустила ожерелье, она прижала его к себе.
– Разбитые сердца излечиваются, – тихо успокоила мама.
Эми коротко кивнула и сглотнула, опасаясь, что снова заплачет.
– Очень больно, – задохнулась она.
Мама стиснула ее руку.
– Знаешь, что делать, когда жизнь дает тебе лимоны?
– Готовить лимонад?
– Нет, выбросить их и раздобыть апельсин.
Эми, не выдержав, рассмеялась:
– Понятия не имею, что это означает.
– Я тоже. Но так говорила моя мать, когда я была ребенком.
Все еще крепко держась за руки, они уселись в садовые кресла, надели очки и стали загорать.
Помолчав, мама снова заговорила:
– Думаю, моя мама пыталась сказать: как бы жизнь ни испытывала тебя, всегда есть выход и варианты, кроме очевидных. Когда твой отец впервые привез тебя домой, очевидным решением было бы выбросить его из дома и тебя вместе ним. Это и называется «делать лимонад». Но, взглянув на тебя, я увидела невинного, беспомощного новорожденного ребенка, сестру того, которого я носила под сердцем. Поэтому и предпочла добыть себе апельсин. И никогда об этом не пожалела. Сожалею только о том, что не я носила тебя, как твоих братьев.
Она сняла темные очки и улыбнулась теплой материнской улыбкой, которую так любила Эми.
– Тот мужчина, что разбил тебе сердце, хороший человек?
– Самый лучший.
– Он стоит твоей боли?
Эми дернула головой, пытаясь кивнуть.
– Тогда тебе решать, делать лимонад или искать апельсин. Собираешься барахтаться в своей боли или превратить ее в нечто конструктивное?
