Я ответил Маше. Она ответила мне. В течение недели мы обменялись еще несколькими письмами и вот — встречаемся на Тверской.
Маша хотела под памятником Пушкина, но у меня это место слишком крепко связано с недавним конвейером «Интим бесплатно». Лучше уж на Тверской. Там все-таки было меньше встреч.
Я ждал Машу на том самом месте, где мы с Мерлин ловили такси. Сердце мое билось пламенным дизелем. Вот сейчас она выйдет в свете фонаря. Моя Мерлин. Ветер будет играть ее роскошными светлыми волосами, распахнет пальто и пробежится по рвущимся из-под белого платья груди и бедрам…
Ко мне подошла, конечно, не Мерлин, но весьма симпатичная девчонка (как и писала). Длинные ноги. Пухловатые губки. Распахнутые глаза. Волосы крупных завитков. Одета прилично-современно. Осмотрела меня:
— Привет, я — Маша.
— Привет, я — Леша.
— Ну, куда идем?
Я по привычке зыркнул налево:
— Куда глаза глядят…
И мы двинули вдоль Тверской. Молчали недолго. Она хотя и интересовалась уже в письмах тем, где я работаю, переспросила еще раз:
— А ты правда в газете работаешь?
— Правда…
Покачивает головой.
Похоже, не очень-то верит. Может, обманывали ее по жизни всякие артисты, режиссеры и писатели. А может для нее встреча с корреспондентом — это неслыханное, невозможное событие? Это мне журналистика кажется самой обычной работой. А для большинства людей, может быть, «это что-то особенного»: писать, критиковать, подписываться своим именем?
Я усмехнулся:
— Тебе что, удостоверение показать?
Да, любопытство в Маше сильнее приличия:
— Покажи. Я никогда не видела журналистского удостоверения.
Жму плечами и лезу в карман. Вытягиваю на свет божий свою красную корочку с надписью «Пресса», раскрываю:
— Пожалуйста.
Она смотрит на фотографию. На фамилию. Снова на меня:
— Класс. Класс. Класс… У меня еще не было знакомых — настоящих журналистов.
Я как будто даже и польщен. Но чтобы быть взаимовежливым, тоже переспрашиваю:
— А ты на экономическом учишься, да?
Она кивает:
— Ага, на вечернем. А днем работаю. Я тебе писала: на фирме, администратором.
Подбрасываю на ладони монетку:
— Наверное, много денег зашибаешь?
Маша фыркнула:
— Смеешься. Фирма маленькая. И начальник жмется: «Вот раскрутимся, вот раскрутимся и тогда…». Но хватает, конечно, на квартиру, на институт, на еду, чуть приодеться. А в остальном… В клуб — дорого. Ну, раз в месяц сходишь. Кино — тоже не дешево…
— А ухажеры?
— А ухажеры… — она вздохнула, — они все знаешь какие: купят тебе коктейль и считают, что теперь за него тебя должны неделю трахать.
Я искренне удивился:
— И что, прям все такие?
Маша затрясла головой:
— Нет, ты не такой.
— Ты уверена?
Она сразила меня:
— Ты же — журналист.
Да, крыть мне на это было нечем. Я замолчал, думая о том, какие интересные у Маши представления о журналистах. Что ж, это надо поощрять. Прикинул сколько у меня денег в кармане и кивнул на кафе, мимо которого проходили:
— Тогда по коктейльчику. Без каких-либо обязательств с твоей стороны.
Она согласилась, не раздумывая:
— Идет.
Мы посидели за коктейлем часок. Потом еще побродили по Тверской. Болтали об ее институте, о моей работе. Конечно, Машу больше интересовали не мои материалы о «жэках» и «дэзах», а о том, что такое газета, как в ней работают, кто работает. В конце концов она напросилась показать ей редакцию. Я обещал.
Уже поздно вечером проводил ее до дома. В квартиру напрашиваться не стал. Даже сам не знаю почему.
Через два дня, как и договаривались, повел ее к нам в редакцию. Прогулял по коридорам, показал разные отделы, секретариат.
Маша все время упиралась взглядом в кого-нибудь из сотрудников или посетителей:
— А это кто? А это?
В редакции всегда полно народа. Нет-нет да и наткнешься на кого-нибудь из известных людей, зашедших кто — в гости к редактору, кто — со своим собственным материалом, а кто — с опровержением наших публикаций.
Маша аж немного присела, когда увидела известного политика:
— Его же по телевизору вчера показывали.
Я подтвердил:
— Ну да…
Она во все глаза разглядывала политикана:
— И я его, как тебя, совсем рядом вижу…
Хотел сказать ей: «Только не описайся от счастья», но выдал, конечно же, Другое:
— Да, действительно, видишь. Не спишь…
Маша тут же перевела взгляд на меня:
— А тебя по телевизору будут показывать?
Предчувствуя, что разочарую ее, покачал головой:
— Я же газетчик.
Точно, Маша скисла:
— И никогда-никогда?
Пришлось немного приободрить:
— Может, в день печати. К нам на этот праздник всегда приезжают телевизионщики…
— А когда день печати?
Я завернул в попавшийся нам по дороге отдел «Семья»:
— Ребята, дайте наш фирменный календарь.
Мне протянули:
— А что это за красотка с тобой?
Маша, услышав, так и расцвела. А я еще больше ее поощрил:
— Героиня будущего репортажа.
Мужики оглядели ее от сих до тех:
— Ну-ну…
А я ткнул пальцем в календарь:
— Вот.
Маша посмотрела и вздохнула:
— Так долго еще…
Я протянул календарь обратно, но ребята развели руками:
— Это твоей… героине… и вот еще… Держите, девушка…
Кроме календаря, Маше подарили нашу фирменную ручку и бейсболку. Какие же гады щедрые с симпатичными девушками.
Маша чуть не прыгала от счастья:
— Ой, спасибо, спасибо…
А мужики важно так закивали:
— Пожалуйста, заходите еще. У вас есть наш служебный телефон?
— Есть, есть, — быстренько вывел я Машу из отдела.
Она была на седьмом небе. И от экскурсии, и от увиденного вблизи политика, и от ребят, и от их подарков. Всю дорогу от редакции Маша трещала без умолку. Расспрашивала о знаменитостях, которых я встречал в редакции и по газетным делам. И даже задумалась:
— А может мне на факультет журналистики перевестись?
Ну, как тут было не отметить ее знакомство с журналистским миром. Прикупив шампанского и апельсинов, двинули к ней.
Квартирка чистая, аккуратная — не чета моей. Есть музыка.
— Свечи?
Маша задумалась:
— Нет. Были. Но мы с подружками гадали. И все сожгли.
Я сбегал в ближайший магазин. Зажгли. Налили. Выпили. Включили «Pink Floyd». Не танцевали. Сразу перешли к делу.
Она оказалась вполне. Отсутствие фантазии компенсировала старательностью, энергичностью. К тому же у Маши было очень гибкое тело. Ее можно было легко варьировать.
